— Да, — сказал я. — Я тоже видел.
Марк Туллий засопел. Стажер очнулся и сел, всхлипывая. Марк похлопал его по плечу, а я сказал — вслух, чтобы Петя понял точно:
— Не спешить — первая заповедь разведчика, паренек. Уж извини, но ты поторопился и мог сделать грязное дело. Пошли, Миша, Я как-то сразу понял, что это было бы грязное дело.
Марк Туллий кивнул, и мы быстрым шагом, не скрываясь, направились туда, где лежал Старый Пират.
Мы подошли; в глазах старика застыло удивление, маленькие дырочки наискось пересекали грудь. Я смотрел на них; пока Марк Туллий, присев, пытался найти пульс командира, одна дырочка исчезла. Марк отпустил руку командира, повернулся ко мне и спросил — тут уж он никак не мог обойтись одними междометиями:
— Ты засек тогда — с тем?
Это было не очень членораздельно, но я его понял.
— Да. Тот через пятнадцать минут был уже на дереве. Даже чуть раньше.
Марк Туллий взглянул на часы, мы уселись и принялись ждать. Прошло восемь минут, потом Старый Пират вздохнул. Мы смотрели на него. Он медленно повернул голову, теперь его взгляд был уже осмысленным. Он подобрал под себя руку, сел и покачал головой.
— Ну, как ты? — спросил я.
— Как с того света вернулся, — буркнул он. — Вот башибузуки, а?
— Да, — согласился я. — Но, понимаешь ли, они…
— Да понял я, — сказал старик. — Тут понял, когда разглядел их вблизи. — Он с усилием встал. — Однако ощущение не из самых приятных. Возраст, наверное. Да и давно уже меня не убивали.
— Они-то переносят запросто, — согласился я, — возраст, наверное. Вот и Марк тоже догадался.
Старый Пират слабо усмехнулся.
— У Марка, — проговорил он, — дома два таких разбойника, ему грех было бы не догадаться, — Ну, топнули, что ли?
Мы повернулись, чтобы возвратиться туда, где ожидал нас угрюмый стажер. Он, кажется, успел даже поплакать немного от обиды — а может, мне просто показалось. Старый Пират сказал:
— Это что еще за траур? Хоронить меня собрался, что ли?
— Да не стрелял я! — вместо ответа крикнул стажер. — Напрасно они меня! Не стрелял! Я только подумал — врезать бы сейчас ему! — и…
Мы с Марком Туллием обменялись взглядами. Я подошел к стажеру и взглянул на индикатор фламмера, И не удержался, чтобы не присвистнуть: батарея фламмера была пуста, как бортовой журнал непостроенного корабля. Я поднял свое оружие; то же самое. Батареи разрядились подчистую. Ни о какой стрельбе не могло быть и речи. — а ведь трассер сработал, и импульс был, только ушел он в молоко. Я сказал Марку Туллию:
— Явления того же порядка. Ладно, что будем делать? Потащим раму?
— Зачем? — спросил Марк Туллий. — Полетим на катере.
Я напрягся и понял, что именно он хотел сказать. Старый Пират и стажер взглянули удивленно. Великий оратор кивнул на Петю: — Он.
— Понятно, — сказал я. — Смог выстрелить, значит и катер сможет поднять. Если захочет.
— Пошли, — сказал Марк.
Мы взялись за раму и стали запихивать ее в катер.
Тут и до Старого Пирата дошла наконец наша мысль.
— Ах, вон оно что! — протянул он. — Что ж, не лишено остроумия. Этюдьен, иди-ка сюда! — Он указал на водительское кресло. — Размещайся.
— Степан Петрович! — сказал стажер и шмыгнул несом.
— Давай, давай, — поторопил Пират. — Разговорчики!
Стажер нерешительно протиснулся мимо нас и сел.
— Сидеть всем! — скомандовал Старый Пират. — Держаться крепче!
Мы включили страховку.
— Ну хорошо, — сказал Пират протяжно, — а теперь, этюдьен, вези нас домой. На корабль.
Стажер не двинулся, на лице его снова возникло выражение обиды.
— Да мы не смеемся! — сказал я как только мог убедительно. — Ты ведь не стрелял в того?
— Нет! — сердито сказал Петя. — Не стрелял!
— Но очень хотел, правда? Очень, очень?
— Ну, хотел, — проворчал он.
— Мы так и подумали. А сейчас тебе надо захотеть, сильно захотеть, очень, очень захотеть, чтобы катер поднялся в воздух, как будто двигатель работает нормально. Понимаешь? Представить себе это так же ясно, как ты представил, что стреляешь в того человечка. Так, чтобы ты сам в это поверил, понимаешь? И мы поднимемся и полетим — так же, как эти летали на своих палочках, как превращались они в зверей и птиц — в кого угодно, потому что очень хотели и сами в это верили. Понял? Ну, давай, летим.
— Без мотора? — пробормотал стажер.
— Да ведь и они-без мотора.
Он нерешительно моргнул.
— Лучше пусть кто-нибудь из вас…
— Нет, — сказал Старый Пират. — Видишь ли, нам не суметь так. Мы не можем до конца, искренне в это поверить. Слишком много мы прожили и слишком хорошо понимаем, что к чему, что может быть и чего не может — слишком хорошо, в этом вся беда. Мы верим не в чудеса, а в абсолютные законы, мы набили себе немало синяков, стукаясь об эти законы, и страх нарушить их слишком глубоко сидит в каждом из нас. А ты еще можешь захотеть и поверить, а поверив — суметь, потому что… Да ладно, давай-ка действуй, и не заставляй корабль и всех, кто на нем, ждать слишком долго. До Земли далеко, а всем нам не терпится увидеть кое-кого из тех, кто остался дома.
Он прямо поэтом стал, наш старик, от волнения.
— Хорошо, — тихо сказал Петя. — Я попробую.
Он закрыл глаза, сосредоточиваясь. Мы молчали, чтобы не помешать ему, и даже думали негромко, чтобы мысли не пробивались за пределы нашего мозга. Мы надеялись на стажера, недаром он был такой лопоухий и мягкий, и романтический блеск часто появлялся в его глазах.
Мы не обманулись в нем. Он положил руки на рычаги и устремил взгляд в лобовое панорамное стекло, и задышал чаще, и пригнулся — и минуты через две мы поняли, что он уже летит, только мы с катером еще оставались неподвижными. Значит, что-то мешало ему, какие-то остатки взрослого скепсиса и здравого смысла.
Но помехи с каждой минутой становились все слабее.
И вот катер — мы все это почувствовали — слабо дрогнул, словно лодка, стоящая на мели, когда прилив нагоняет воду и первая волна уже чуть приподняла дно.
Затем катер дрогнул еще раз, сильнее — и плавно всплыл. Мы молча переглянулись. Катер набирал скорость. Еще несколько минут мы держались, кто за что придется, но потом поняли, что не упадем: стажер надежно держал катер в воздухе и вел к кораблю.
— Ты сказал «домой», — повернулся я к Пирату, — Однако, насколько я помню, экспедицию снаряжали не для того, чтобы она потеряла катер и снова нашла его; задача была — установить возможный уровень цивилизации в этой зоне. Но эта планета со всеми ее чудесами стоит вне цивилизации, она — парадокс, не более. Так что дом мы увидим не скоро: нам еще искать и искать.
Марк Туллий удивленно взглянул на меня, а Старый Пират ответил:
— Ты не понял, Стрелок: цивилизация, которая может отвести целую Планету под детскую площадку и устроить так, чтобы дети жили в своем мире, где каждая их фантазия, каждое желание исполняется как бы само собой; чтобы дети росли, полные уверенности в себе и в силе своей мысли и воображения, — это, друг мой, цивилизация, заслуживающая уважения и зависти. Техническая сторона вопроса для меня темна, но они сделали это хорошо.
— Батареи, — сказал Марк Туллий со свойственным ему красноречием. — Сели. Все.
— Да, батареи. Какое-то поле, или не знаю что. Да разве это важно?.
— Правильная ли это подготовка, — усомнился я, к предстоящей юности и зрелому возрасту?
На этот раз Марк Туллий изменил себе.
— Да почему подготовка? — с досадой спросил он. — Опять эта глупость. Ты ведь не считаешь, что твой возраст — это подготовка к старости? А Пират не думает, что его пора — это подготовка к смерти. Нет, это просто разные жизни, и каждую из них следует прожить наилучшим образом. Люди горько заблуждаются, когда пытаются в другой жизни выполнить что-то, упущенное в предыдущей: это все равно, что потерять книжку на Земле, а потом искать ее около Гаммы Лебедя. Личинка бабочки ест листья, но зря бабочка старалась бы доесть то, чего не успела, пока была гусеницей: листья — не ее корм. Наши мысли — остатки веры в вечную жизнь, вот что это такое. Hex, они молодцы — те, кто придумал это.