— Температура воздуха за бортом — минус двадцать пять, — объявила стюардесса.
Лидия ворвалась в люкс без стука. Сидя на застеленной кровати спиной к двери, отец тыкал пальцем в ладонь — ага, мобильник.
— Папа, это я!
Отец обернулся.
— Лидусенька!! Что случилось, доченька?
Она сбрасывала шубу в маленькой прихожей.
— Писать хочу, где туалет? Скорей, скорей!
Отец подбежал, схватил шубу.
— Туда, иди-иди, моя малюська.
И все стало как дома: пароль произнесен, в мгновение астральная связь отца и дочери восстановилась, и не надо было ничего объяснять — дочка прибежала к отцу, и там, где они вдвоем, там и дом.
Лидия ворвалась в туалетную комнату, стащила сапоги, выставила в прихожую. Отец вешал шубу на плечики.
— Есть хочешь? Мне тут наниматели полный холодильник набили.
— Буду. Только искупаюсь, натерлась вся. Дай телефон. — И, выцарапав у отца трубку, она захлопнула дверь.
Сидя на краешке ванны, Лидия набирала, набирала номер их с Ивашниковым квартиры — а вдруг, пока она летела, Колька нашелся?! Безрезультатно. Другим звонить не стала, даже Трехдюймовочке.
В номере уже кипел «командировочный» чайник, отец выгребал продукты из холодильника.
Лидия огляделась. Люкс был похож планировкой на хрущевскую полуторку. Спальня с огромной кроватью (спинка зеркальная — для каких, спрашивается, целей?!), покрывало на ней стеганое, вышитое красными розами. Комод-туалет, трельяж, тумбочка — больше ничего в спальню и не помещалось. Длинная маленькая комната-пенал отводилась под гостиную. Большой диван, диван маленький и кресло стояли в один ряд; вдоль противоположной стены — два письменных стола с компьютерами, принтер, сканер, два отцовских личных ноутбука. Столы завалены осыпающимися на пол бумагами; в углу — видеодвойка.
Отец накрывал ужин на журнальном столике в проходе между «диванной» и «компьютерной» сторонами. Марокканские мандарины, яблоки гольден, киви, бананы, йогурты. Одно слово: Сибирь-с, медвежий угол-с.
— Йогурт с чем? — У Лидии уже потекли слюнки.
— И с ежевикой, и с персиками. Вот, нектарины есть живые. Но ты попробуй, что я тебе дам…
Отец стягивал полиэтилен с тарелок. Остро запахло копченым, и Лидин желудок стал заворачиваться в узелок.
— Белорыбица-муксун! — объявил отец. — На, я порезал, ешь с хлебушком.
Белорыбица-муксун таяла во рту, как масло.
— Откуда?
— Доверенные лица носят, но и в магазинах есть. Местная экзотика. Это третья в ряду благородных рыб иртышских: чир, омуль, муксун…
И отец, психотехник, начал тихим спокойным голосом рассказывать, что муксун занесен в Красную книгу; где он водится, как его ловят и коптят, и так далее. На профессиональном языке это называется запустить канал вербального общения: расслабить объект, включив этакое тихое радио ни о чем. Тогда объект созреет и начнет сам выкладывать важное.
Пора и мне начинать, решила дочка психотехника.
— Надо будет взять для Коли, — продолжая уписывать муксун, произнесла она домашним тоном, как все годы своего замужества говорила: «Это надо взять домой и Парамонову на кафедру». На психотехническом сленге это называется вброс информации, которая ломает ситуацию.
Папа-психотехник принял мячик спокойно.
— Есть в «Океане» непотрошеный по сто, а в гостиничном — теша по сто двадцать, — встал и с вазой пошел в ванную мыть для Лидии фрукты.
По-психотехнически это означало: закодированная информация понята, но не принята; уход с площадки общения говорит о негативной реакции. Обычные родители, скажем, Трехдюймовочкина старая мама, в таких случаях кричат и даже грохают об пол тарелки. Словом, психотехнический мячик был отослан обратно Лидии с подкруткой.
Она прошлепала босыми ногами вслед за отцом, встала у него за спиной. Отец сосредоточенно мыл в раковине мандарины. Действие означало: ну что ты мне на это ответишь, дочка?
Разыгрывать долгую и тонкую партию с жестко работающим на выборах отцом-манипулятором Лидии не хотелось, и она сразу полезла в запретный арсенал.
— Па-ап, ну па-апапа-а! — заныла, с ходу загоняя себя в истерику.
— Скушай курочки, — не сдавался отец.
— Ну папка-а! — Слезы брызнули сами, горькие, настоящие. Она убежала в комнату, упала на кровать и всласть зарыдала в подушку.
Отец сопротивлялся недолго. Появился с вазой, придерживая рукой горку мокрых фруктов, и поставил ее на кровать перед Лидиным носом.