Красин выждал пять минут, пока она не созреет, и перезвонил. Отцу он успел объяснить, что Ивашников исчез и при нем был мобильный телефон, который сейчас оказался у постороннего человека. Конечно, похитители не станут ходить с «паленым» мобильником. Его, скорее всего, выбросили, а кто-то подобрал. Но могли продать, подарить, проиграть в карты. Тогда это след.
Успевшая поразмыслить дамочка подтвердила красинскую догадку: телефон купила на радиорынке за полцены, потому что он с браком: по нему звонить можно, а на него — нельзя. Два дня телефон молчал и вдруг зазвонил. Естественно (дамочка начала возмущаться), она захотела узнать номер, и вдруг ее обвиняют в преступлении! «Продавца опознаете?» — спросил Красин. К изумлению сибирского мента, дамочка ответила, что на ворованный телефон ей выдали двухнедельную гарантию с номером палатки продавца.
О дальнейшем отец рассказывал с полным восторгом. У Красина оказалась с собой вся ментовская сбруя. Он попросил у какого-то своего знакомого черную «Волгу» с мигалками, надел камуфляж, обвешался наручниками, дубинкой, пистолетом, заехал в таком виде за шокированной дамочкой, которая тут же начала строить ему глазки, и в половине девятого они примчались на радиорынок. У дамочки было спрошено: «Этот?» — она кивнула, на продавце защелкнулись наручники.
Дамочку оставили на рынке дожидаться обещанной тысячи долларов. Ошарашенный продавец обрел дар речи, когда уже сидел, стиснутый на заднем сиденье между отцом и массивным Красиным, а «Волга» мчалась за город.
— Куда мы едем? — спросил он. — Там Митинское кладбище.
— Ну да, — подтвердил Красин, Москвы не знавший и впервые слышавший об этом кладбище. — Там за оградой хоронят неопознанных, — и представил отца: — Патологоанатом.
Продавец оказался тертый и не стал кричать «не имеете права!», а изъявил искреннее и страстное желание немедленно помочь следствию. Еще через час установили имя и адрес некоего Коржика, продавшего ему телефон.
Оказалось, что Коржик уже сидит, и это, как ни странно, замедлило взятые Красиным темпы: чтобы добиться встречи с Коржиком в следственном изоляторе, нужны были какие-то бумаги. Красин переговорил с капитаном Ореховым, который задержал Коржика за незаконное хранение оружия, и на этом время его истекло. Прямо в камуфляже, увешанный ментовскими цацками, Красин помчался на встречу с Караваевым. Отец считал, что интервью удалось еще и потому, что Красин, как хороший охотничий пес, был возбужден погоней.
— Так что, может быть, вернемся, а Коля дома, — закончил он с победной улыбкой. — И телефон Орехова я на всякий случай записал.
Лидия отошла к сумке достать носовой платок и выпустила копившиеся слезы. Колька, может быть, нашелся. Отец, может быть, потеряется навсегда… Дремавший на диване Лешка приоткрыл глаз и погрозил ей кулаком. Она промокнула слезы рукавом и вернулась к отцу. Только что смеявшийся, возбужденный, он слепо смотрел в потолок, и лицо у него опять было скорбное.
— Папа!
— Не жилец, видно, твой папа, старая развалина.
— Не болтай, какой ты старый?! Еще внуков не дождался!
— Что ты — внуков! И не вздумай, малюська, разве можно, с твоим-то здоровьем?! Себя побереги!
Видно, в мыслях он уже примеривал на себя роль беспомощного ребенка и считал, что дочери и с ним одним не управиться.
— Теперь мы тебя будем беречь. Мы с Колей. — «Если он только жив», — про себя добавила Лидия.
— Лидочка, детка, это же я тогда, старый дурак, отогнал твоего Колю. Сказал, что если не отвяжется, из института вылетит. — Из отцовых глаз бежали медленные, почему-то казавшиеся холодными слезы. — Людовед, психотехник, манипулятор! Не так твою жизнь устроил!
— Не говори так, папа. Ты просто не знаешь: я сама испугалась жить, как он, в деревянном доме, тетка в фартук сморкается!
— Это не важно, дочка. Главное, чтобы человек был свой, своей породы. Была бы жива мать, она тебе бы по-женски объяснила…
Будь отец здоров, Лидия вставила бы шпильку: «Раньше ты насчет породы совсем по-другому объяснял: бульдожка лезет на бульдожку, дворняжка на дворняжку!» Теперь она, конечно, смолчала. Пусть говорит что хочет, лишь бы ему было легче… А насчет породы она только с Колькой и начала по-женски понимать: порода — это запах от любимого, как свой, дыхание, как свое…
— Насчет породы: он сейчас новый русский, а мы интеллигенция. — Чтобы потрафить отцу, она выставила на обсуждение социологические категории.