— Заводи моторы, гады! — в сладостном предчувствии завопил Бирюк. — Сотня баксов самому шустрому!
Гады шустрить не спешили — набивали себе цену. Для начала заявили, что нет бензина. Бирюк приказал слить полканистры из своего джипа. Потом сказали, что ключи у старшего, а старший обедает.
— Аванти! — по-испански гаркнул Бирюк. Понятливые Макс и Толик исчезли и минут через десять привели откуда-то для верности двоих субъектов, откровенно заспанных. Один вроде бы старший по лодкам, другой старший по снегокатам или наоборот: один по снегокатам, другой по лодкам.
Субъекты заявили, что бензин есть и ключи у них имеются, но, видите ли, база не сама по себе, она принадлежит санаторию, а в санатории послеобеденный отдых — сиеста, господин хороший, катера заводить не велено, дабы не смущать покой.
— Снегокаты, — ледяным тоном поправил Бирюк. — Я приехал кататься на снегокате.
Субъекты иронически переглянулись. Если бы они работали у Бирюка, он тут же выгнал бы их за эти переглядывания. Впрочем, если бы они у него работали, то ходили бы на цирлах.
— Через полчаса будет можно, — поглядывая на сотенную, которой Бирюк размахивал, как первомайским флажком, заявил ни черта не понявший субъект по снегокатам.
Бирюку не нужно было через полчаса. Ему нужно было сейчас.
— Не через полчаса, а немедленно! — апоплексически захрипел Бирюк и от волнения стрельнул пуговицей с пальто. Пуговица была черепаховая, новую хрен достанешь. Почему-то не сразив субъектов насмерть, она покатилась по причалу и булькнулась в воду. Толкаясь задами, верные Макс и Толик бросились вылавливать.
А Бирюк добавил к стодолларовой бумажке вторую.
— Немедленно. Или никогда.
Субъекты — и который по снегокатам, и который по лодкам — дружно потянулись, баксы покорно сложили трепетные крылышки. И тут одного из субъектов черт дернул пожаловаться, в манере всех взяточников, на объективные трудности в нелегком труде.
— Вкатят нам, конечно, за это дело — в тихий час снегокат заводить, — сообщил он, бросая на портрет Франклина пылкий взгляд коллекционера живописных полотен. — Может, и прогрессивки лишат. У нас ведь, земляки, министерский санаторий, а не частная лавочка.
Протянутые за мздой руки наткнулись на Бирючий кукиш. Сам того не ведая, взяточник оскорбительно спародировал Бирюка, который и похвалялся, и, например, давал разнос охранникам за то, что лузгают семечки, универсальной фразой: «У нас тут частная фирма, а не министерство какое-нибудь».
Бирюк решительно уселся в джип. Дернувшимся было следом Максу и Толику он бросил:
— Ждать!
И умчался к санаторным корпусам, ухитряясь реветь в принципе бесшумным двигателем.
Вернулся он через час, пересел на заднее сиденье и молча кивнул Толику на место за рулем.
— Ну что, настучали директору? — схамил субъект по снегокатам.
Бирюк одарил дурака взглядом столь открытым и нежным, что посторонний человек мог бы заподозрить его в гомосексуальных наклонностях. И приказал Толику гнать.
Салон джипа выглядел как гостиница наутро после возвращения из автономки моряков-североморцев. Пока Толик, остановившись на проселке, выбрасывал в кювет порожнюю стеклотару и битые стаканы, Бирюк блевал в кустах.
— Ни грамма не оставлю, — заявил он Максу между спазмами. — С таким говнюком пришлось пить, что впрок не пойдет.
Шевеля губами, Макс капал нашатырь в бокал с лимонным соком.
Потом Бирюк разыграл сценку под названием «Любимый племяш в гостях у старой девы». Лимонный сок ему какой-то кислый, икра какая-то черная, в машине накурено, положите его на обочине и уйдите все, нет, пусть останется Макс — он, Бирюк, всегда мечтал умереть на российской дороге под российским небом, и чтоб глаза ему закрыли не наследники-спиногрызы, а старый друг; так почему бы не умереть прямо сейчас, когда совпали все условия.
С долгими уговорами Макс все же влил в него сок и скормил половину бутерброда — остатки Бирюк, изловчившись, выбил у него из руки. Толик деловито надул автомобильной помпой матрас. Бирюка уложили, и Толик, как велено, отъехал метров на пятьдесят, оставив Макса закрывать глаза покойному.
— А базу я арендовал до весны, — весело сообщил Бирюк. — Этих, который по снегокатам и который по лодкам — к чертовой матери без сохранения содержания. Своего человека поставлю, вот тебя.