— Что ты меня спрашиваешь? Ты его спроси, — пожал плечами Гусейн. — Дождись, он звонил уже, скоро придет.
Сергей Петрович снова потянулся к бочонку. Скоро придет этот Вадим, которого он сам выбрал из мальчиков Гусейна и при этом ревновал к нему Лидию так, что от одной мысли сводило скулы. Гигант, борец-полутяж, блондин розовощекий. И ведь не мяса кусок. По-настоящему Сергей Петрович с ним не разговаривал: какие разговоры после того, как стащил мужика с собственной женой?! Но по прежней мимолетной болтовне помнил, что Вадим неглуп, мир повидал и окончил Институт физкультуры. Хотя знаем мы, как чемпионы оканчивают Институт физкультуры. Гармоническая личность, мать его за ногу. Джентльмен, жениться собрался. Сейчас. Сейчас этот крутой придет и станет у нас всмятку.
— Гусейн, я хочу еще раз выпить за наши добрые отношения, — с чувством произнес Сергей Петрович.
Восточный человек взял свой стаканчик, покатал его в ладонях и быстро, как бьет змея, звякнул им о стаканчик партнера.
— Я очень люблю Вадима, — сказал он. — Я даже хочу, когда уеду в Турцию, оставить ему дело, и он это знает. Но, в конце концов, он только один из мальчиков.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ НА СЛУЖБЕ
Хороший химический стол должен быть размером с двуспальную кровать, чтобы поставить сразу несколько реакций: одно у тебя выпаривается, другое фильтруется, третье кипит. Он строится капитально, как дом. С подводкой газа, электричества и желательно водопровода и канализации. Столы получше покрывают кафельной плиткой, столы похуже — пластиком. Во всю длину стола сооружается стеллаж, на нем должно быть около трехсот реактивов — это минимум, а то, что нужно в работе не так часто, убирается в тумбу-основание.
Мой стол — моя крепость.
У Лидии стол что надо: двуспальный (и в смысле размеров, и в смысле — были случаи), с белым кафелем, с двумя лампами на складывающихся гармошкой кронштейнах. Он воздвигнут лет сорок назад и может прослужить еще столько же. Еще один огромный плюс — за ним тебя не видно. Вошла, поздоровалась (коллеги что-то хрюкнули; их тоже не видно) и к себе. По коммунальным меркам у нее за столом даже не кабинет, а квартира. С водопроводом и газом, как отмечалось выше. И с великанским кожаным креслом, просиженным генеральскими задами до такой степени, что на него не позарился ни один хозяйственник.
В кресле можно сидеть с ногами. Оно так сделано, что сидеть в нем как-нибудь по-другому просто неудобно. Химические реакции хороши тем, что идут сами, а ты сидишь с ногами в кресле и приглядываешь.
С утра Лидии пришлось заниматься печенью, изъятой у одного бывшего человека. Изымала не она, и по этой причине дело катилось без лишних эмоций. А так ей случалось жалеть, особенно молоденьких. Хозяин печени, кстати, был тоже не стар, но обращался со своим ливером по-варварски. Наверняка ел на ночь жирное и уж точно запивал не водой. Такую измученную печень, подумала Лидия, было бы неплохо показать Парамонову в назидание. Хотя мы это уже проходили. Показывали. А он, обормот, напился, оправдываясь тем, что после жуткого зрелища в рот ничего не лезет, кроме коньяка.
Полгода назад она повесила у себя за столом зеркало. То есть зеркало было и раньше, висело над раковиной. Но то служебное зеркало, а второе Лидия пристроила над валиком кресла и называла про себя мечтальным. «Мечтательное» — неправильно, зеркало же не само мечтает. Мечтаешь ты.
Голову на один валик, ноги на другой, над которым висит зеркало. Печень варится, а ты смотришься и мечтаешь о сбыче мечт.
Итак, девочки, что мы видим в зеркале? О, мы много чего видим. Первым делом ноги. Зеркало так висит, а мы так лежим, что ступни в нем кажутся великоватыми. На самом деле — оптический обман. Ничуть не великоваты, тридцать шесть с половиной. Ноги тянутся, тянутся, тянутся… приподнимем халат… тянутся, тянутся. Выше приподымать не будем, это уже нимфомания. Под халатом только трусики и лифчик, потому что у всех горит газ и жарко. Халат плотный, хэбэ, но даже самый плотный белый халат просвечивает, и это проблема. Хотя не так уж он и просвечивает. Пускай смотрят и домысливают, кому нравится. Нам самим так нравится, что налюбоваться собой не можем. Так и любуемся тридцать четвертый год. Ничего не поделаешь, суровая реальность. С другой стороны, тридцать четвертый год — еще не тридцать четыре, а только тридцать три. Минус бездетность и подоходный — скажем, для ровного счета двадцать пять. Многие так и думают. Блондинка натуральная. Да, и там тоже. Охотников проверить — пруд пруди, но нас волнует один, и он уже проверил и убедился, последний раз — меньше часа назад на парамоновской кровати (справедливая месть за чужие шпильки, которые мы находили в этой кровати все тринадцать лет замужества). Вадим-Дим-Дим, Колокольчик. Тоже натуральный блондин, похож на молодого Шварценеггера, метр девяносто (а у нас метр семьдесят два, каблуки носить не боимся), полутяжелый (весовая категория), образование высшее, механик в автосервисе и скоро станет владельцем мастерской. Недостаток один, но существенный: ему двадцать восемь.