Мальчишка замер, не зная, наверное, как быть. То ли сказать мне спасибо, то ли прирезать меня.
– Что им от тебя надо?
Он молча смотрел на меня, как затравленный волчонок и слизывал сухим языком пот с лица. Так продолжалось секунды две, потом он бросил нож, схватил с земли какой-то сверток и кинулся бежать. Я хотел нагнать его, но тот. что выбивал головой пробки из бочек, успел подставить мне ножку. Пришлось покататься по асфальту. Я всегда считал, что бить надо наверняка, а тут пожалел деток, вот и результат. Перед глазами выросли две кожаные куртки, четыре кулака и нож.
– Зря ты полез, гнида! –злобно рыкнул длинный.
Я не терпел оскорблений. Зацепив ногой его ходули, я крутанулся вправо, делая захват левой. Длинный запутался как в паутине и вновь вернулся к бочкам. На сей раз он уже не встанет. Его дружка я накрыл, собой, не успел тот и пяти шагов сделать. Прижав его к земле, я вывернул ему кисть и снял с пальцев кастет.
– Года три получишь, лупоглазый.
– Смотри, дядя, Блэк тебя наколет на шип, – прохрипел пацан, скрипя зубами.
Я встал и поднял его за щкирку на ноги.
– Нет у меня времени, шкет. Но если ты мне попадешься еще раз, то я займусь тобой основательно.
Сопляка я отшвырнул вправо, его кастет влево. Длинный у бочек все еще считал звезды. Я отряхнулся и направился к шлагбауму.
Моя машина стояла там, где я ее оставил. У нее было одно достоинство – она всегда меня дожидалась. Даже в районе порта ни один бродяга не позарится на такую рухлядь. Я сел за руль и выехал на набережную. Когда свернул на Шестую авеню, то заметил того малого, что пять минут назад сбежал от меня. Мы двигались в одном направлении, и он меня не видел. Я остановился, вышел из машины и двинулся вслед за ним. Темнота улицы съедала нас обоих своей чернотой, но если я его еще как-то мог видеть, то он меня нет. Свернув в переулок, парень прошел пару домов и юркнул в подворотню. Когда я очутился там же, то обнаружил пустой двор, похожий на каменный мешок. Два дома с выбитыми окнами пустовали. В том, что слева, еще теплилась жизнь. Жизнь нищих, остановившихся у последней черты. Когда уже никто ничего не боится. Даже смерти.
Я вошел в полуразвалившийся подъезд, как ни странно, в нем горела лампочка. Ее света хватало, чтобы увидеть ступени. Единственный звук, который я различил, исходил из подвала. Похоже, кто-то хлопнул дверью. Я спустился вниз и попал в узкий коридор, увешанный ржавыми трубами, с которых капала вода. Лампочка, еще более тусклая, чем в подъезде, еле освещала бетонные стены и несколько дверей с левой стороны. Я подошел к ближайшей и прислушался. Тишина. Из третьей двери сквозь щель пробивалась узкая полоска света и доносились тихие голоса. Я расстегнул пиджак, достал револьвер из наплечной кобуры, сунул его за пояс и, повернув ручку, толкнул дверь. Она распахнулась. Парень был здесь. Каморка вроде моей конторы. Полуподвальное окно, керосиновая лампа на столе, три железные кровати, позаимствованные с больничной свалки, ветошь вместо одеял, грязь, хлам, запах беспросветной нищеты. На одной кровати сидела темнокожая женщина с грудным ребенком на рунах, на другой – мой подопечный, склонившись над парнем, лежащим без признаков жизни. Засученный рукав, жгут на костлявой руке и шприц. Сидящий вводил иглу ему в вену и жал на поршень. На столе валялся тот самый сверток, но уже раскуроченный.
– Не дергайся, –сказал я, –иглу сломаешь. От неожиданности парень на какую-то долю секунды замер, но все же довел дело до конца. Из вены лежащего потекла узкая струйка черной крови, такой она казалась под мрачным светом лампы. Выдернув шприц, мальчишка встал, положил его на стол и с видом бешеного быка бросился на меня. Перед глазами сверкнула сталь стилета. Мне вовремя удалось увернуться, и нож вонзился в дверь. Мальчишка развернулся, но я врезал ему хук в солнечное сплетение и сбил с ног. Он свалился на пол, схватился за живот и начал ловить ртом воздух. Я сдернул с себя галстук, присел на корточки и, заломив руки за спину, связал.
– Ну, что, боевой петушок, напрыгался? В ответ он разразился в мой адрес целым потоком самых лестных эпитетов.
Я поднял его с пола и бросил на пустую кроваты Женщина, сидящая с ребенком, никак не реагировала, словно это ее не касалось или она ждала чего-то подобного. Ее глаза оставались такими пустыми, что становилось страшно. Я подошел к столу и поднял сверток. Пять пластиковых пакетов с белым порошком упали ва прожженную клеенку.