— Нет… он сам, — не поняв иронии, говорит Аня. — Он всех заставляет работать! — в сердцах выкрикивает она.
— Это плохо? — с удивлением глянул на неё Виктор.
— Я не привыкла работать, — вздёргивает носик Аня.
— Тогда… может, не пойдём в ваш лагерь? — с усмешкой произносит Виктор.
Аня останавливается, с недоумением смотрит на улыбающегося мужчину и робко спрашивает: — К тебе пойдём?
— У меня ещё хуже, — хохотнул Виктор, — будешь пахать как пчёлка, да и Нина тебе глазки выцарапает… если что.
— Боже мой, куда я попала! — закатывает глаза Аня.
— А ты ещё не поняла?
— Ты знаешь, — Аня старается говорить кокетливо, но получается жалко, — ещё не поняла. Может, ты мне разъяснишь? — она смотрит, чуть повернув голову, слегка приоткрыв губы. Вероятно, этим взглядом когда-то сводила с ума немало мужчин. Но… у Виктора выработалось стойкое противоядие к подобным особам ещё в прошлой жизни, к тому же, если сравнивать с Ниной — это словно седло для коровы и чистый родник.
— Ты всё поняла Аня, не переживай, как-нибудь приспособишься.
— Помог бы кто, — с неудовольствием сплёвывает женщина, показав этим свои истинные корни.
— Я уверен, приспособишься, — смеётся Виктор.
Длинноногая девица в раздражении метнула на него пренебрежительный взгляд: — Садовник, мужлан неотёсанный, — процедила сквозь зубы и живенько ковыляет вперёд, вихляя осунувшимся задом.
Виктор с сожалением качает головой и скользнул следом, внимательно поглядывая по сторонам. Затем, видя, что Аня заворачивает в сторону пещеры-пропасти Голубянки, берёт инициативу в свои руки и заставляет её идти следом за ним. Она, скорее всего по привычке, что-то буркнула, но безропотно пошла за ним.
— Значит, Идар Сергеевич у вас главный, — чтобы не слышать тягостного пыхтения за своей спиной, пытается как-то завязать разговор Виктор.
— Был такой предупредительный мальчик, а сейчас гад, — смачно высморкалась в сторону интеллигентная девица.
— Работать заставляет? — хохотнул Виктор.
— Не только это, — Аня зло дёрнула колючую ветку, вскрикнула, уколовшись о шипы, и ещё больше обозлилась. — Эта дрянь принуждает нас жрать всё, что ползает и бегает.
— Так вы живы благодаря ему, — с укором произносит Виктор, искоса глянув на раскрасневшуюся даму.
— Сам то, он это не ест, всё больше рыбу… голубей подстрелил, нам по крылышку только дал.
— Из лука, что ли? — насторожился Виктор.
— Скажешь ещё, — хихикнула Аня, — у него пистолет есть.
— Повезло, — с завистью проговорил мужчина, а в груди пробегает холодок.
— Да только патроны у него закончились. Косатку хотел убить… придурок. Две обоймы истратил… весь неприкосновенный запас. Теперь дождевых червей выкапываем, корни какие-то кушаем.
— Косатку? — останавливается Виктор. — На неё и крупнокалиберного пулемёта мало. Видно конкретно вас прижало.
— Ещё как, — кивает Аня. — Хотя, чего греха таить… если бы не он, друг друга кушать стали… как те, — она вздрагивает всем телом и испуганно озирается.
Непроизвольно и Виктор покосился назад. Вроде спокойно, низкорослый перелесок, чередуется с каменными проплешинами, но где-то вспорхнула птица. Птица? Виктор напрягается, пытается рассмотреть то место, вроде ветка качнулась. От ветра, что ли? А ведь нет, в просветах спутанной травы, появляется рука и, вновь исчезает: — У нас кампания, — мужчина вмиг становится суровым.
— Как? Какая кампания? — икнула Аня и водит глазами, словно испуганная лань.
— Выследили, мать вашу! — ругается Виктор и снимает с пояса каменный топор.
— Зеки? — в ужасе пискнула Аня.
— Уже нет, — сплёвывает Виктор, — людоеды.
— Бежим! — встрепенулась женщина.
— В своих обвязках далеко не убежишь, — он с сожалением глянул на её перебинтованные ноги. — Где обувку свою потеряла?
— Вован снял… чтоб далеко не убежала.
— Логично, — хмуро оглядывает Виктор Аню.
— Ты меня бросишь? — цепенеет от страха женщина.
— Будешь много болтать, точно брошу.
— Мне страшно.
— Ладно, топай вперёд… и головой не крути, пусть думают, что мы их не заметили.
— Что ты хочешь сделать?
— Хочу? — Виктор усмехается, смотрит на женщину, прищурив глаза. — Я хочу выжить и если за пару месяцев не умер здесь, на этом плато, то не позволю себя убить каким-то выродкам. Естественней двигай маслами, барышня, — грубо произносит он, — и улыбайся почаще.