Подавленное настроение начальника экспедиции и сыновняя скорбь Жени передавались остальным, и, когда мы через несколько часов подошли к плато, все поднялись со своих мест с каким-то странным выражением лица — очень взволнованные.
— Взгляните на плато сверху,— торжественно предложил отец.
Дверь в кабину пилота была открыта, и мы столпились за спиной Ермака (он один только не приуныл).
Вертолет медленно описывал круг: Ермак искал место для посадки.
Насколько хватал глаз, простирались величественные горные кряжи, заросшие лиственницами или убеленные снегом. Нестерпимо сверкнул на солнце ледник, сползавший в узкую затененную долину между обрывистых скал. Где же плато? И вдруг я увидел его, как скошенную плоскость: огромное базальтовое плато с круглым озером посредине. Над озером повис туман.
— Надо найти место, не открытое ветрам! — прокричал Ермак: ужасно гудели моторы.
Но Ангелина Ефимовна потребовала пройти чуть дальше к северу, она хотела видеть с высоты птичьего полета вулкан.
Ермак повернул ручку управления влево, а потом к себе. Вертолет легко повернул и взмыл вверх. Мы стремительно пронеслись над острой, скалистой вершиной. Далеко внизу, в страшной глубине почти черного, отвесного ущелья, пенилась узкая горная река. Вырываясь из ущелья на простор долины, она сразу широко и свободно разливалась между огромных камней.
Необитаемы были эти места и суровы — белое пятно на геологической карте. И горы эти, и реки, и величественное плато, еще безымянные, ждали своих открывателей. Параллельно пересеченному нами хребту тянулась черная, как антрацит, долина, резко выделяющаяся среди зеленых и пестрых склонов гор. Вертолет пролетел над черной долиной, покрутился, как птица, над высокими, мрачными горами и замер в воздухе. Под нами поднималась гигантская воронка с зияющим крутым кратером. От нее и начиналась черная каменная река, залившая дно долины,— лавовый поток.
— Вулкан! — заорал я во все горло, совершенно потрясенный.
Ангелина Ефимовна впервые глянула на меня благосклонно. Ермак беспощадно повернул назад, не слушая воплей профессора.
— Горючее! — крикнул он.
Покрутившись над плато, Ермак перевел вертолет на режим планирования и «произвел расчет на посадку». Прежде чем окончательно приземлиться, осторожный Ермак подержал вертолет на высоте двух метров, огляделся внимательно и лишь тогда поставил машину на колеса.
Отец выскочил первым, я — за ним. Мы стояли на плато.
Сколько раз я о нем слышал, сколько видел его во сне — загадочное, пугающее, первобытное.
...Не так давно я со своим приятелем, одноклассником Вовкой, был на выставке картин американского художника Рокуэлла Кента.
Его гренландский цикл!.. Я, как увидел, так и застыл. Вовка ждал, ждал меня, рассердился и ушел домой. А я был до самого закрытия. Дело не в сходстве ландшафта, но такие картины Кента, как «Гора, отражающаяся в воде», «Пасмурный день», «Охотники на тюленей» и, в особенности, «Пролив Адмиралтейства», передавали самый дух плато, как бы его сущность. Что-то мрачное, суровое, недоброжелательное к людям таилось в этом плато...
Угрюмые, обрывистые скалы, отражающиеся в совершенно прозрачном озере, издали походили на стариков, державших совет на берегу. Иногда скалы заволакивал пар, выходящий из воды, и . тогда казалось, что «старики» наклоняются друг к другу. А гребни гор с выступающими жилами гранита были похожи на зубчатые стены средневековой крепости, придавая какой-то мрачный и фантастический отпечаток всему ландшафту. Покрытое мхом и редким лесом, плато круто обрывалось на юго-востоке. Дальше синела сплошная бесконечная тайга, прорезаемая заснеженными горами...
Мы еще не осмотрелись как следует, а Ермак уже стал нас торопить ставить палатку. Он хотел устроить нас получше до своего отъезда. Он и место выбрал для палатки — в затишке, под скалой.
Сначала мы выгрузили из вертолета все снаряжение и сразу стали рыть котлован для палатки. Отец хотел поставить пока временную палатку, но Ермак настоял на стационарной. Ему хотелось нам помочь. Отец, наверное, рассудил, что пара лишних мужских рук не помешает, и уступил.
Палатка получилась уютной. Двойная, натянутая на деревянный каркас, с настоящими окнами, дверями и даже сенями. Мы ее наполовину врыли в землю. Чтобы войти, надо было спуститься на четыре ступеньки.
— Землянка! — сказала Валя.
— Ничего! Зато теплее будет,— усмехнулся Ермак.
Кудесник принимал самое деятельное участие в хлопотах — тявкал, носился взад и вперед и путался у всех под ногами, пока Бехлер не вытянул его веревкой. Тогда он обиделся и отошел. Я тоже обиделся, но ничего не сказал.