Выбрать главу

— Вот меня и смущает этот оттенок,— заметил отец.—По моим предположениям, здесь должен быть неоткрытый ледник. Но... тогда Ыйдыга была бы мутной.

Селиверстов иногда останавливался, разглядывая встречающиеся на пути растения. В трещинах скал жили своей собственной жизнью кусты кедрового стланика, дикуши, красной смородины и шиповника.

— Камчатский рододендрон! — обратил Селиверстов внимание отца на крупный красный цветок.

Мы шли до семи часов вечера, останавливаясь всего дважды. Один раз для того, чтобы вырыть ползучую кассиону с белыми колокольчатыми цветами на гибкой ножке, другой раз потому, что нашли редкий для здешних мест фимбристилис из семейства осоковых.

— Это же южное растение! — удивился Селиверстов.— Оно растет на Сахалине, в Корее и Японии. Как сюда попало?

— Птицы занесли,— пояснил отец, внимательно рассмотрев низкое неказистое растеньице.

Пока они удивлялись, мы с Валей поделили пополам лепешку. Это все, что мы съели за целый день!

Вечером мы снова вышли к Ыйдыге — прозрачной и светлой, позолоченной оранжевым солнцем.

Быстро разведя костер и поужинав, мы наскоро устроили себе постели из кедрового стланика и все четверо мгновенно уснули на песчаной отмели, возле прибрежных ив и тополей.

Хотя ночью солнце светило как днем, но было почему-то холоднее. Я прижался к отцу — от горячего его плеча исходил слабый запах пота — и спокойно уснул, ничего не боясь. Спину мне грел костер. Первым проснулся Селиверстов. Мы еще спали, а он уже наловил в реке десятка полтора крупных хариусов. Хариусы стояли в ведре вниз головой, чуть покачиваясь. За ночь усталость прошла. Впереди открытие истока Ыйдыги. Уже не терпелось идти, и настроение у всех очень хорошее.

Валя, заспанная, с покрасневшей левой щекой, на которой она спала, ни разу не повернувшись, побежала умываться, перекинув лохматое детское полотенце через плечо. Я побежал вприпрыжку за ней. Ой, какая ледяная вода! После умывания ломило руки, а лицо жгло как огнем.

Позавтракали вареной рыбой, выпили сладкого чаю с печеньем и тут же двинулись в путь густой таежной чащей. В траве алели и желтели цветы. Я нарвал целый веник трав и цветов и отдал Селиверстову. Кое-чем он заинтересовался и стал искать еще.

Пока он искал, Валя говорит:

— Вы знаете, Дмитрий Николаевич, я бы могла путешествовать всю жизнь и никогда бы не соскучилась по городу. Вы смотрите, как здесь хорошо!

— Лето скоро сменится полярной ночью...

— Никогда не видела полярной ночи, никогда не видела полярного сияния!.. Просто не дождусь!

— Мне приходилось наблюдать, как на зимовщиков нападала тоска.

— На меня бы не напала! Когда есть научная работа, добрые друзья, природа, книги и радио — чего еще надо?

— А вот Николай у меня горожанин, никак не хотел из Москвы уезжать,— усмехнулся отец.

Я сразу предпочел от этой темы удалиться подальше и пошел помогать Селиверстову.

Мы шли узкой тропой, захваченной камнями и гниющими деревьями.

— Медведь проложил, его тропа,— пояснил отец и невольно потрогал ружье.

Ыйдыга опять исчезла из виду. Тайга становилась все гуще, все темнее. Стало вдруг очень тихо и холодно. Из темных зарослей тянуло прелью и сыростью. Тропа, сжимаемая с обеих сторон густым подлеском, все круче взбиралась в гору. Мы опять шли гуськом.

— И в толпе, и в лесу мне как-то душно, тревожно,— неожиданно признался отец.— То ли дело широкие дали!.. Простор...

Лес неохотно расступился, уступая место исчерна-красным скалам. Огромные плиты, поставленные вертикально. Между ними изуродованные голодные лиственницы, жадно ищущие корнями корм.

И вдруг сверкнул перед нами, отражая солнце, далекий еще ледник.

Отец ускорил шаги, он шел первым.

Обогнув с востока гору, мы остановились над обрывом.

— Черт побери!..— воскликнул в восторге отец.

Три глубоких, светлых, спокойных озера, в овальной темно-красной раме прибрежных скал, лежали перед нами далеко внизу, отражая зеленоватое небо. Мощный, ослепительно сверкающий на солнце ледник подползал к самым озерам, питая их собой, словно белая медведица, кормящая молоком трех детенышей. Все три озера были проточны — одно продолжение другого — и давали жизнь реке, которая текла дальше, голубая и прозрачная, как небо, которое она отражала, холодная, как ледник, давший ей жизнь.

— Ледник! — закричал отец и даже побледнел от волнения. — Валя, Фома Сергеич, вы видите — ледник? Теперь мне все понятно. Воды с текущего ледника сначала отстаиваются в этих трех озерах. Оттого так чиста Ыйдыга. Но начало реке все же дает ледник, как я и предполагал!..