При этом, как видите, ШКЛОВСКИЙ употребляет термин «отчуждение».
«Ostranenie» как перевод
На английский язык с немецкого гегелевко-марксово «отчуждение» переводится, как «alienation».
Дарко СУВИН в одном из примечаний к главе «Остранение и познание» 1978 года пишет:
– В переводе «Искусство как прием» Ли Т. Лемона и Марион Дж. Рейс в книге «Русская формалистическая критика» (Линкольн, NE, 1965), ostranenie несколько неуклюже переводится как«defamiliarization». См. также классический обзор Виктора Эрлиха «Русский формализм» (Гаага, 1955).
Брехтовское Verfremdung известно в переводе Джона Уиллетта 1965 года как «alienation». Я изменил его на мое «estrangement», поскольку «alienation» вызывает неверные, даже противоположные коннотации: очуждение было для БРЕХТА подходом, направленным непосредственно против социального и когнитивного отчуждения (alienation).
Это примечание, кстати, еще раз подчеркивает, что исследователь ориентировался не на ШКЛОВСКОГО, а БРЕХТА. Хотя, возможно, именно с сувинской подачи в последние десятилетия оба отличающихся ранее друг от друга англоязычных термина (ШКЛОВСКОГО и БРЕХТА) нередко теперь заменяются на один – «estrangement» или «estrangement effect», подчеркивая тем самым их общую историю происхождения.
Существует еще один перевод брехтовского термина как «The distancing effect» (эффект дистанцирования).
Помимо этого «Verfremdungseffekt» нередко сокращают до «V-Effekt», как и английское «alienation effect» – до «A-Effect».
Как Станислав ЛЕМ Филипа ФАРМЕРА оскорбил
Чуть ли не половину 22-го выпуска (июль 1971 года) знаменитого фэнзина Брюса Гиллеспи «SF Commentary» заняла статья Станислава ЛЕМА «Sex in Science Fiction» («Секс в научной фантастике»). Сразу же было указано, что это перевод Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА (многолетний литературный агент ЛЕМА) с немецкого оригинала из фэнзина «Quarber Merkur». А чуть ниже – авторское уведомление («author’s introduction»), что эссе является переработанной версией отрывков из изданных в Кракове книг «Философия случая» и «Фантастика и футурология», которые пришлось существенно сократить «иногда в ущерб ясности моих аргументов».
Секс в научной фантастике
Однако текст, что появился в «SF Commentary», существенно не совпадает с вышеуказанными монографиями. Ни в коей мере не является он и переработкой эссе «Эротика и секс в фантастике и футурологии» 1970 года, тоже написанном на базе глав «Фантастики и футурологии», хотя некоторые пересечения есть.
Вот, например, общетеоретический фрагмент из«SF Commentary»:
– Читатель видит то, что он прочитал в свете контекстов, которые считает «адекватными» тексту. Эта интерполяция особенно важна в области секса. Здесь писатель не может использовать нейтральные методы описания, которые можно было бы прочитать без оценки. Какой-то мелочи, может быть, вполне достаточно, чтобы дать ощущение сексуального подтекста. Портрет Жана-Жак Лекё показывает даму в платье с глубоким вырезом. На одной ее полуобнаженной груди сидит муха. Эта черная муха, неподвижно сидящая на женской груди, беспокоит нас, хотя мы не можем утверждать, что это неприлично, например, для кухни – летать мухе или сидеть на груди. Так что же происходит со зрителем? Если бы это была фотография, то можно было предположить, что ее присутствие – чистая случайность. Однако мы знаем, что портрет был написан художником, и он явно намеренно поместил муху на грудь. И это осознание нас немного шокирует. Муха означает «неприлично», хотя нам было бы трудно точно определить смысл этой «непристойности».
В рамках литературы многие произведения могут служить отправной точкой неприличных ситуаций, хотя авторы не имели в виду такой вещи. Некоторые библейские отрывки, например, или даже, если мы достаточно усердно посмотрим, детские сказки, ряд которых мы можем определить как внешне закодированную садистскую и эротическую литературу.
Это крайние случаи, и очень многое зависит от личной реакции читателя. Некоторые люди могут даже получать сексуальное возбуждение от зонтика, так что мы можем признать, что неизбежно все суждения в этой области относительны…
Читатель, неподготовленный в таких вопросах легче всего замечает описания, имеющих явно локальный характер. Он сразу заметит, что «Любовник леди Чаттерлей» показывает ей свои возбужденные гениталии. Он также может видеть, что мужчина совершил содомию с дамой. Но он вряд ли заметит, что этот роман в целом имеет определенное культурное значение, поскольку борется с определенными социальными табу, Читатель может довольно легко понять сексуальные детали, но ему может быть намного труднее увидеть единство всего текста.