«Детский сад какой-то, – думает сопровождающий его правительственный агент, – и такой инфантильный человек был у нас на зарплате» (этой линии в фильмах нет). Но выясняется, что его жизнь – действительно гарантия невторжения инопланетян. Кажимость оказалась действительностью, а действительность – кажимостью.
Или вот другой рассказ – «Вторая модель», ставший основой для фильмов «Крикуны». В отличие от кино, действие которого происходит в абстрактном космосе, здесь рассказывается об опустошающей ядерной войне Советской России и Запада (во многих новеллах ДИКА 50-х говорится об этом – американцы действительно очень боялись тогда и, похоже, случившийся в 1962-м Карибский кризис и в самом деле поставил мир на край катастрофы – во всяком случае, в массовом сознании жителей США). У оставшихся в живых появился общий враг – созданные для уничтожения самоорганизующиеся роботы, для которых уже все равно, что русский, что американец. Более того, они стали столь совершенны, что уже маскируются под людей. Главный герой рассказа только в самом конце его узнал, что его попутчики, с которыми он ел, спал, курил, – на самом деле высокоорганизованные автоматы, цель которых уничтожить остатки человечества. Опять-таки видимость оказалась обманкой.
О том же – «Самозванец», с героем, которого обвиняют в том, что он вражеский механизм с термоядерной бомбой внутри, подменивший реального человека. Он сбежал и пытается доказать всем, что это ошибка, а он – человек, до которого робот, видимо, не добрался. В конце повествования он с ужасом обнаруживает, что он и в самом деле машина с бомбой, и взрывается. И здесь реальность, самосознание, мышление, ощущение оказались не теми, что есть на самом деле (не из этой ли искры возгорелся «Жук в муравейнике»? ).
Живых людей в этих рассказах пока еще нет: они появятся позже в романах, но есть мысль, ощупывающая острые грани действительного, расшатывающая их, показывающая, что иллюзии для нас нередко реальнее самой действительности, чему способствуют власть и СМИ:
– Садясь писать, я обязательно должен был иметь идею. На чем-то рассказ должен был основываться, на какой-то реальной вещи, из которой он мог вырасти. Чтобы человек мог сказать: «Вы читали рассказ о том, как…» – и тут же сформулировать, о чем он. Если идея ощущается как истинный герой рассказа, тогда НФ-рассказ остается идеальной формой научной фантастики, тогда как роман распространяется по многим направлениям.
Большая часть моих романов произошла из ранних рассказов или являются сплавом нескольких рассказов. Зародыш романа лежит в рассказе, и тем не менее некоторые из моих лучших идей, которые очень много значат для меня, я никогда бы не смог развить до романа. Несмотря на все мои попытки, они существуют только как рассказы.
Гегель и Он: не Моравиа единым
В «Путешествии двадцатом» «Звездных дневников» Станислава ЛЕМА Ийон Тихий стал генеральным директором программы ТЕОГИПГИП (Телехронная Оптимизация Главнейших Исторических Процессов Гиперпьютером). Перед ним поставили задачу улучшить Всемирную историю. Причем не только человеческую, но и в целом исправить Солнечную систему и эволюцию жизни на Земле. Под его руководством занималось этим гигантское количество народу. И многое, понятно, шло не так, как планировалось изначально. И в частности, с появлением человечества. Ийон дал указание исполнителю осуществить культурный подход к вопросам пола:
– Что-нибудь вроде цветов, незабудок, бутончиков. Перед самым отъездом на ученый совет я лично попросил его не изощряться, а поискать какие-нибудь красивые идеи. В мастерской у него царил страшный кавардак, кругом торчали какие-то рейки, бруски, пилы – и это в связи с любовью! Вы что, сказал я ему, с ума сошли – любовь по принципу дисковой пилы? Пришлось взять с него честное слово, что пилы никакой не будет.
Исполнитель оказался себе на уме и рассказывал каждому встречному, что у шефа по возвращении глаза полезут на лоб. Так и случилось:
– О силы небесные! … что до любви и пола, то иначе как саботажем это не назовешь. Один только выбор места…
Не менее парадоксальный, чем ЛЕМ, философ Славой ЖИЖЕК очень любит эксцентричные цитаты классиков. Некоторые из них даже переходят из книги в книгу. Так, например, в «Кукле и карлике» и в «Событии» он цитирует один и тот же фрагмент из «Феноменологии духа» Гегеля: