СОЧИНЕНІЯ
ПЛАТОНА,
ПЕРЕВЕДЕННЫЯ СЪ ГРЕЧЕСКАГО
| ОБЪЯСНЕННЫЯ |
|---|
 |
Часть ІГ
ФЕДРЪ. — ПИРЪ. — ЛИЗИСЪ. — ИППІАСЪ БОЛЬШІЙ. — МЕНЕКСЕНЪ. — ІОНЪ. - ѲЕАГЪ. — СОПЕРНИКИ. — ИППАРХЪ. — КЛИТОФОНЪ.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1863.
Печатать позволяется съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніп представлено было въ Ценеурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. —С. Петербургъ іюня 1 дня, 1862 года.
Цензоръ, Архимандритъ Сергій.
Въ разговорѣ Платона, подъ заглавіемъ Федръ, Сократъ бесѣдуетъ съ Федромъ. Этотъ собесѣдникъ сына СоФрони-скова представляется человѣкомъ молодымъ, съ живыми способностями и добрымъ отъ природы сердцемъ. Еще въ юношескомъ возрастѣ онъ уже до страсти любитъ ученыя бесѣды, усердно посѣщаетъ литературныя собранія, самъ участвуетъ въ разсужденіяхъ о любви и съ жадностію питаетъ свой умъ всякою новостію въ области словесныхъ произведеній (Symp. р. 176, 178). Но не смотря на то, онъ—на пути заблужденія: благороднымъ его стремленіемъ овладѣлъ лживый духъ времени, требовавшій, чтобы отвратительный цинизмъ внутренней жизни вездѣ украшался внѣшнимъ блескомъ. Федръ вполнѣ преданъ водительству современныхъ ораторовъ и софистовъ, на все смотритъ ихъ глазами, о всемъ судитъ по ихъ началамъ, все опредѣляетъ ихъ понятіями (Protag. р. 315 С). Искуство слова разумѣетъ онъ, какъ навыкъ свободно и легко блистать Фразою, не заботясь о достоинствѣ содержанія и нравственной цѣли сочиненій. За успѣхъ рѣчи, по его мнѣнію, должно ручаться умѣнье представлять даже парадоксъ въ Формѣ дѣйствительной истины, и способность увлекать вниманіе слушателей къ своекорыстнымъ цѣлямъ оратора. Таковъ былъ взглядъ Федра на краснорѣчіе.
Сократъ встрѣчается съ нимъ въ то время, когда онъ, проведши цѣлое утро въ обществѣ знаменитаго аѳинскаго
оратора Лизіаса, возвращался отъ него и шелъ за городъ
1*
прогуляться. Разговоръ завязался съ вопроса о томъ, какъ и чѣмъ угощалъ его Лизіасъ. Федръ началъ съ энтузіазмомъ превозносить любимаго своего оратора и упомянулъ о читанной имъ рѣчи, прибавивъ, что она была эротическаго содержанія. Это сильно подстрекнуло любопытство Сократа и заставило его просить Федра, чтобы онъ пересказалъ слышанное сочиненіе. Молодой человѣкъ, какъ часто бываетъ, сперва сталъ-было отказываться, ссылаясь на недостатокъ памяти, а потомъ соглашался пересказать отрывочно мысли: но Сократъ замѣтилъ у него подъ плащемъ свитокъ, и память на этотъ разъ оказалась ненужною; въ свиткѣ заключалась подлинная рѣчь Лизіаса. Тогда два любителя рѣчей отправились за городъ, къ рѣкѣ Илиссу и, сѣвъ на берегу, подъ тѣнистымъ яворомъ, приступили къ чтенію принесенной Федромъ рѣчи. Легкій очеркъ избраннаго ими загороднаго мѣста для чтенія есть превосходное вступленіе въ бесѣду; потому что онъ мѣтко принаровленъ къ характеру излагаемаго въ ней Платонова ученія о любви. Прозрачныя воды Илисса, посвященныя Нимфямъ и Ахелою, растеніе агнецъ—символъ дѣвственной чистоты и непорочности, журчаніе ручья, выбѣгающаго изъ-подъ явора, пѣсни кузнечиковъ, питающихся одною росою, тихое дыханіе вѣтерка, навѣвающаго прохладу, нѣжная мурава, приглашающая путника къ отдохновенію: все это—искусная обстановка убѣжища, избраннаго философомъ для размышленія объ Эросѣ (р. 227—230 С).
Возлегши на мураву, Сократъ предоставляетъ чтеніе Лизіасовой рѣчи Федру и выслушиваетъ ее отъ начала до конца. Лизіасъ поставилъ въ ней цѣлію убѣдить прекраснаго мальчика, что для него гораздо лучше оказывать благосклонность тому, кто не любитъ его, чѣмъ быть благосклоннымъ къ влюбленному. Встрѣчая такую тему въ рѣчи извѣстнѣйшаго оратора древности, котораго сочиненія, переживъ столько вѣковъ, дошли до насъ, который принадлежалъ къ самому образованному народу въ мірѣ языческомъ и процвѣталъ въ самую блестящую эпоху наукъ и искуствъ въ аѳинской республикѣ, — трудно понять, какимъ образомъ въ умную голову Лизіаса могла войти столь пошлая мысль, а еще труднѣе объяснить себѣ тотъ восторгъ, съ которымъ юношество тогдашней Греціи, донынѣ превозносимое за тонкость и образованность вкуса, принимало подобныя мысли. Одна лишь исторія объясняетъ намъ эти несообразности и даетъ прекрасный урокъ тѣмъ, которые, не опредѣливъ, въ чемъ должно состоять истинное образованіе народа, кричатъ, что только образованность гнушается пороками и движется благороднымъ сочувствіемъ къ ближнему. Наперекоръ замѣчательнымъ успѣхамъ Грековъ въ наукахъ, преимущественно же въ искуствахъ, нравственную жизнь ихъ исторія пятнаетъ самыми низкими пороками, въ числѣ которыхъ особенно отвратительнымъ представляется—коидгржі'сіа, тсоидидд ерсод ИЛИ та тгоиЗсхсс. Въ буквальномъ значеніи этого слова конечно нѣтъ ничего постыднаго; потому что имъ означается любовь къ дѣтямъ того или другаго пола: но крайній развратъ греческаго юношества, опиравшійся, можетъ быть, на нѣкоторыхъ сказаніяхъ 1 столь же развратной эллинской миѳологіи и находившій поводъ къ своему развитію въ самыхъ воспитательныхъ тогдашнихъ учрежденіяхъ 2, не замедлилъ эту чистую и естественную любовь къ дѣтской невинности сдѣлать органомъ гнусной страсти, которая кажется чудовищемъ даже для самой чувственности человѣка. Паідераотіа, въ смыслѣ ужаснаго зла, нравственно убивающаго душу и Физически разрушающаго тѣло, во времена Платона въ аѳинскомъ обществѣ почти не надѣвала маски и стала въ совершенную противоположность съ началами здравомыслящей и благонравной философіи, которая тогда, можно сказать, отожествлялась съ 1 2 именемъ Сократа. Посему Платонъ, вообще старавшійся своимъ ученіемъ и сочиненіями положить сильный оплотъ противъ развитія современнаго ему софистическаго вольномыслія и нравственнаго разврата, считалъ своимъ долгомъ подвергнуть глубокому изслѣдованію понятіе тгері тт пмдмш и написалъ нѣсколько весьма важныхъ діалоговъ—съ намѣреніемъ раскрыть природу любви и показать аѳинскому юношеству, до какой степени оно обезображиваетъ ее грубою чувственною своею жизнію и извращаетъ высокую цѣль, для которой она пробуждается въ человѣческомъ сердцѣ. Главнымъ и, можно сказать, кореннымъ между діалогами этого рода надобно почитать безспорно тотъ, который теперь подлежитъ нашему разсмотрѣнію, и въ которомъ весьма естественнымъ поводомъ къ разсужденію о любви служитъ Платону рѣчь Лизіаса на упомянутую выше тему.
1
4 Къ числу подобныхъ миѳическихъ сказаній можно отнесть подробности о Ганимедѣ и Гименеѣ.
2
Древніе много разсказываютъ о Формахъ гимнастическихъ учрежденій въ греческихъ республикахъ, и разсказы ихъ позволяютъ заключать, что гимнастика у нихъ не могла не вредить нравственности.