238. Впрочемъ, необузданность имѣетъ много названій; потому что она многочисленна и разновидна: и какой изъ ея видовъ въ человѣкѣ особенно выказывается, такое получаетъ онъ и имя, а названія хорошаго и почтеннаго не удостои-вается. Напримѣръ, страсть къ ѣдѣ, получая перевѣсъ надъ расположеніемъ къ наилучшему и надъ всѣми другими страстями, называется обжорствомъ и сообщаетъ свое имя в. тому, кто ее имѣетъ. Явно также, какое названіе даетъ человѣку господствующая страсть къ пьянству, когда она управляетъ имъ. Вообще очевидно, какія должны быть сродныя съ этими имена сродныхъ съ этими страстей, когда которая-нибудь изъ нихъ становится владычествующею. Причина, почему предварительно говорится о всемъ этомъ, 50
явствуетъ почти сама собою: сказанное какъ-то яснѣе того, что не сказано. Страсть, чуждая ума и получившая перевѣсъ надъ мнѣніемъ, стремящимся къ правому, страсть, влекущаяся къ удовольствію красоты и сильно укрѣпляю- С щаяся отъ втеченія 51 въ нее другихъ, сродныхъ съ нею страстей, направленныхъ къ красотѣ тѣлесной, страсть побѣждающая вожденіемъ и заимствовавшая свое имя отъ самой силы (р«рі), — эта страсть есть любовь.
Не замѣчаешь ли и ты, любезный Федръ, какъ я, что во мнѣ дѣйствуетъ божественное вдохновеніе?
Федръ. Въ самомъ дѣлѣ, Сократъ, ты, противъ обыкновенія, такъ и увлекаешься какимъ-то потокомъ рѣчи.
Сокр. Слушай же меня и молчи. Видно, это мѣсто дѣйствительно священное; а потому не удивляйся, если, въ 0 продолженіе своей рѣчи, я и часто буду плѣнникомъ нимфы 52. Вѣдь и теперь-то сказанное почти уже звучитъ ди-ѳирамвомъ.
Федръ. Весьма справедливо.
Сокр. А все ты причиною. Однакожъ слушай далѣе, иначе наитіе, пожалуй, и оставитъ меня. Да объ этомъ пусть печется Вогъ; а мое дѣло — продолжать бесѣду съ мальчикомъ.
Хорошо, мой милый; теперь предметъ нашего совѣщанія высказанъ и опредѣленъ. Будемъ же, смотря на него, гово-Е. рить о прочемъ, то-есть, оказывающій благосклонность чтд полезнаго или вреднаго получитъ отъ любящаго и отъ нелюбящаго.
Кто покорствуетъ страсти и служитъ удовольствію, тому необходимо сдѣлать своего любимца для себя самымъ пріятнымъ. Больному же все пріятно, что не противится; а что лучше его или равно ему, то враждебно. Поэтому любящій не потерпитъ, чтобы его любимецъ былъ либо лучше его, либо равенъ ему, но приготовитъ въ немъ лице 239. ниже и хуже себя. А ниже умнаго бываетъ невѣжда, ниже мужественнаго—трусъ, ниже говоруна—безсловесный, ниже быстраго—медленный. Бели въ любимцѣ находится столько, или болѣе умственныхъ недостатковъ, частію пріобрѣтенныхъ, частію врожденныхъ; то любящій послѣднимъ необходимо радуется, а первые старается скорѣе приготовить, чѣмъ лишиться настоящаго удовольствія. Такимъ образомъ онъ непремѣнно бываетъ завистливъ и становится причи-в. ною великаго вреда, запрещая любимцу входить во многія полезныя сообщества, чрезъ которыя онъ могъ бы развиться въ мужа, — а еще болѣе вредитъ ему, запрещая тѣ собесѣдованія, чрезъ которыя онъ развилъ бы свой умъ. Такова именно божественная философія: отъ ней любящій непремѣнно гонитъ прочь своего любимца, боясь, какъ бы онъ не одумался. Вся его забота клонится къ тому, чтобы послѣдній ничего не зналъ и чтобы, видя только любящаго, для него былъ самымъ пріятнымъ, а для себя самымъ вреден нымъ. Итакъ, что касается до ума, то человѣкъ, одержимый любовію, есть попечитель и товарищъ ни къ чему не годный.
Послѣ этого надобно разсмотрѣть, каково попеченіе его о состояніи тѣла, какъ заботится о покорномъ себѣ тѣлѣ тотъ, для кого необходимо пріятное предпочитать доброму. Мы увидимъ, что онъ преслѣдуетъ какого-нибудь нѣжненькаго,
а не черстваго, воспитаннаго не подъ солнечными лучами, а въ густой тѣни, не знакомаго съ мужскими трудами и сухимъ потомъ *, но привыкшаго къ нѣжной и женоподобной жизни, украшающагося чужими красками и косметическими средствами, за недостаткомъ собственныхъ, и любя- Т). щаго все въ этомъ родѣ. Дѣло ясное, о которомъ не стоитъ болѣе и говорить. Мы опредѣлимъ это одною общею чертою и потомъ перейдемъ къ другому. То-есть, при взглядѣ на подобное тѣло, какъ на войнѣ, такъ и въ иныхъ нужныхъ и важныхъ случаяхъ, враги дѣлаются смѣлѣе, а друзья и сами любящіе робѣютъ. Истина ясная; оставимъ ее.
50
Съ перваго взгляда не видно, почему начало, увлекающее насъ къ наилучшему, Платонъ называетъ пріобрѣтеннымъ мнѣніемъ,
51
52
кому случится увидѣть въ ручьѣ образъ нимфы, тотъ непремѣнно придетъ въ восторгъ. Такихъ-то счастливцевъ Греки называли а Рим
ляне Lymphaticos.