создаетъ и украшаетъ его, будто статую самого бога—съ намѣреніемъ приносить ему въ жертву свое почитаніе и свои восторги. Такъ, напримѣръ, слѣдовавшіе за Зевсомъ Б. ищутъ въ своемъ любимцѣ души какой-то зевсовской, то-есть наблюдаютъ, философъ ли онъ и вождь по природѣ, и если находятъ его и любятъ, то употребляютъ всѣ силы, чтобы сдѣлать его такимъ. Люди этого рода, хотя бы прежде и не занимались подобными предметами, теперь рѣшаются, откуда только можно, узнать ихъ, и сами доходятъ.
253. Изслѣдывая шагъ за шагомъ природу своего божества чрезъ собственныя усилія, они получаютъ успѣхъ, потому что бываютъ принуждены неослабно взирать на бога; когда же постигаютъ его своею памятью, тогда, приходя въ восторгъ, заимствуютъ отъ него нравы и наклонности, сколько можетъ человѣкъ пріобщаться божественному. И такъ какъ этимъ они почитаютъ себя обязанными любимцу, то еще болѣе любятъ его и, почерпая свое сокровище изъ нѣдръ Зевса, подобно вакханкамъ *, переливаютъ его въ душу любимца и стараются, чтобы онъ, сколько можно болѣе, походилъ на ихъ бога. Такимъ же образомъ, послѣдовавшіе в. за Ирою ищутъ любимца царственнаго 113 114 и, нашедши его, поступаютъ съ нимъ, какъ и прежніе. Тотъ же обычай у сопутниковъ Аполлона и прочихъ боговъ: всѣ ищутъ себѣ мальчика, идучи за своимъ богомъ, и, какъ скоро имѣютъ его, то, управляясь подражаніемъ сами, посредствомъ убѣжденій и настроенія, ведутъ и своего любимца къ сообразнымъ тому богу свойствамъ и къ его идеѣ, сколько у каждаго достаетъ способностей. Они не дѣйствуютъ на избраннаго ни ненавистью, ни грубыми вспышками, но всѣ свои дѣйствія согласуютъ со всевозможнымъ стараніемъ непремѣнно вести его къ совершенному подобію себѣ и тому богу, С. которому воздаютъ почтеніе. Итакъ, заботливость и внутреннія, о которыхъ говорю, наставленія людей, истинно любящихъ, достигая своей цѣли, бываютъ прекраснымъ благодѣяніемъ избранному другу со стороны друга, изступленнаго любовію. Склоняется же избранный слѣдующимъ образомъ :
Какъ, при началѣ своей рѣчи, я раздѣлилъ каждую душу на три вида, и два изъ нихъ представилъ подъ образомъ коней, а третій подъ образомъ возничаго: такъ пусть Б. это остается у насъ и въ настоящемъ случаѣ. Но, сказавъ, что одинъ конь добръ, а другой нѣтъ, мы тогда не объяснили, въ чемъ состоитъ доброта перваго и зло послѣдняго: объяснимъ же теперь Одинъ изъ нихъ отличной стати 115, съ виду прямъ и хорошо сложенъ; шея его высока, носъ дугою 116 117,
шерсть бѣлая *, глаза черные; онъ любитъ честь, однакожъ вмѣстѣ разсудителенъ и стыдливъ; онъ — другъ истинной славы, не дожидается удара, но слушается одного приказанія и слова. Напротивъ, другой кривъ, безобразно расплыл-Б. ся въ толщину и крѣпкоуздъ; шея его коротка 118 119, носъ вздернутъ 120, шерсть черная, глаза синіе и подернуты кровью; онъ—другъ похотливости и наглости, около ушей косматъ, глухъ ко всему и едва слушается бича и удилъ. Итакъ, когда возничій, видя любящее лице, согрѣвшее всю душу его теплотою чувства 121, возбуждается тревогами щекотанія и страсти, — одинъ конь, послушный ему и въ то время ,
254. какъ всегда, удерживается стыдомъ и умѣряетъ себя, какъ бы не наскочить на любимца; напротивъ, другой не укрощается ни удилами, ни бичемъ, но прыгая, насильственно тянетъ колесницу и, всячески надоѣдая какъ своему товарищу, такъ и возничему, понуждаетъ ихъ идти къ любимцу и оставить память любовныхъ наслажденій. Сперва они съ негодованіемъ противятся ему, такъ какъ влекутся имъ къ
В. постыдному, ужасному и беззаконному, но потомъ, не видя конца злу, послѣдуютъ его влеченію, уступаютъ ему и со-
глашаются сдѣлать по его желанію. Вотъ они уже близко, и видятъ свѣтлый взоръ любимца. Въ возничемъ, при взглядѣ на него, пробуждается воспоминаніе о природѣ красоты122, которую, какъ утвержденную на непорочномъ основаніи, онъ снова созерцаетъ съ разсудительностію, созерцая же, поражается страхомъ и, отъ благоговѣнія, склоняясь на спину, въ то самое время по необходимости такъ сильно тянетъ назадъ С. возжи, что оба его коня садятся на крестцы—одинъ охотно, потому что не имѣетъ противнаго стремленія, а другой— похотливый—совершенно противъ воли. Отошедши далѣе, первый изъ нихъ, отъ стыда и изумленія, всю душу орошаетъ потомъ, а послѣдній, избавившись отъ боли, которую причиняли ему узда и паденіе, и едва дыша отъ гнѣва, начинаетъ браниться и сильно поносить какъ возничаго, такъ и своего товарища, что, по трусости и малодушію, они нарушили порядокъ и согласіе; потомъ, убѣждая ихъ снова В. подойти, едва уступаетъ ихъ просьбѣ отложить это до другаго времени. Когда же предназначенное время наступило, а добрый конь и возничій притворились, будто забыли, — онъ напоминаетъ, насилуетъ, ржетъ, влечетъ, заставляетъ снова приблизиться къ любимцу и повторяетъ прежнія свои слова, а приблизившись, сгибается, раскидываетъ хвостъ, закусываетъ удила и рвется съ крайнимъ безстыдствомъ.
113
теизма, вмѣстѣ удовлетворяло и астрологическимъ понятіямъ Платона, по внутреннему убѣжденію котораго, слѣдованіе человѣка извѣстному богу означало зависимость его отъ извѣстнаго созвѣздія.
4 Т.-е. питая душу созерцаніемъ своего божества, или, просто сказать, увлекаясь наклонностію своей природы, они ту же самую пищу сообщаютъ и своимъ любимцамъ, какъ вакханки, которыя, по миѳологическимъ сказаніямъ Грековъ, находясь въ состояніи восторженномъ, почерпаютъ изъ рѣкъ медъ, молоко и вино, а въ состояніи обыкновенномъ — простую воду. Снес. Ion. 594 А.
114
115
Излагаемая здѣсь Физіогномика коней, безъ сомнѣнія, есть плодъ наблю-деній Философа не надъ конями, а надъ внѣшними, органическими чертами людей, служащими выраженіемъ того или другаго настроенія души. И въ
116
этомъ случаѣ Платонъ является искуснымъ портретистомъ. Въ описаніи добраго коня ясно видишь человѣка съ душою благородною, открытою и мужественною, которая столь же живо чувствуетъ свой долгъ, какъ и сознаетъ свои достоинства. Это вѣрнѣйшій типъ разумнаго существа въ естественномъ его величіи среди языческаго общества. Напротивъ, изображеніе коня злаго воплощаетъ предъ глазами нашими духа непріязненнаго, волнуемаго неистовствомъ страстей, дышущаго яростію и стремящагося къ грубымъ удовольствіямъ, которыя болѣе гибельны для другихъ, чѣмъ сколько пріятны для него самого, и которыя онъ считаетъ удовольствіями, кажется, потому, что видитъ въ нихъ ядъ, поражающій ближнихъ смертію.
117
118
4 Ѣздить на бѣлыхъ коняхъ въ Греціи имѣли право особенно эвгенеты.
119
Короткую шею древніе физіогномисты почитали признакомъ тупоумія и нездравомыслія. Такъ, въ книгѣ Аристотеля fu*ioyv«/«xwv (С. III. р. 1173 В) признаки глупыхъ между прочимъ суть: «мясистая, сплюснутая, связанная шея и толстый затылокъ.» Тамъ же читаемъ и другое, нѣсколько отличное наблюденіе: «толстый и полный затылокъ есть признакъ робости, а слишкомъ короткій показываетъ коварство.» Аристотель приводитъ и свидѣтельство Ада-манція (ib. с. XVI, р. 207), который говоритъ: «люди слишкомъ короткошейные незлобивы, неповоротливы, простоваты и неопрятны.»
120
а
121
122