Но возничій, исполняясь знакомымъ себѣ чувствомъ, еще Е. болѣе прежняго переваливается какбы за перегородку козелъ и съ такою силою оттягиваетъ узду изъ зубовъ похотливаго коня, что обагряетъ кровію злорѣчивый его языкъ и скулья, повергаетъ его на лядвеи и крестецъ и даетъ ему чувствовать боль. Терпя это часто, лукавый конь наконецъ оставляетъ свою похотливость, послушно слѣдуетъ волѣ возничаго и, при видѣ красавца, чувствуетъ страхъ; такъ что душа любящаго теперь обращается съ любимцемъ уже 552.
стыдливо и уважительно. Но какъ скоро послѣдній, для любви непритворной и дѣйствительно чувствуемой, становится существомъ равнымъ богу и предметомъ всякаго почтенія, то, располагаясь самою природою быть другомъ своего почитателя 4, онъ съ его дружбою сочетаваетъ свою собственную. И если сперва, разубѣждаемый товарищами дѣтства или кѣмъ другимъ, что стыдно сближаться съ любящимъ, онъ и убѣгаетъ отъ него: то, по прошествіи нѣкотораго времени, возрастъ и потребность все-таки приво-в. дятъ его въ сообщество съ нимъ. Видно, не опредѣлено злому дружиться съ злымъ, а доброму не сводить дружбы съ добрымъ. Сближаясь же съ любящимъ, вступая съ нимъ въ разговоръ и обращеніе, онъ вблизи сильно поражается его благорасположеніемъ и чувствуетъ, что предъ боговдохновенною дружбою любящаго дружба всѣхъ прочихъ друзей и домашнихъ ничего не значитъ. Продолженіе подобныхъ
С. дѣйствій и сближеніе съ нимъ чрезъ прикосновеніе въ гимназіяхъ и другихъ мѣстахъ собраній производитъ то, что источникъ тока г, названный отъ Зевса, по поводу любви его къ Ганимеду, вожделѣніемъ, переливаясь съ обиліемъ въ любовника, частію остается въ немъ, а частію отъ полноты вытекаетъ внѣ: то-есть, какъ вѣтеръ илп звукъ, отражаясь отъ гладкихъ и твердыхъ тѣлъ, возвращается туда, откуда происходилъ; такъ и токъ красоты чрезъ глаза — обыкновеннымъ путемъ вхожденія въ душу — льется опять въ красавца, а возвратившись въ него и служа ему
возбужденіемъ, орошаетъ поры перьевъ, способствуетъ къ О. быстрѣйшему ихъ выращенію и душу любимца снова наполняетъ любовію. Такимъ образомъ, онъ хоть и любитъ, но самъ не знаетъ, что: онъ и не понимаетъ собственнаго чувства, и не можетъ высказать его; то-есть, подобно человѣку, который, занявъ отъ другаго глазную болѣзнь *, не умѣетъ найти ея причину, — онъ забылъ, что въ любящемъ, какъ въ зеркалѣ, видитъ самого себя. Поэтому, когда одинъ на глазахъ, — другой, подобно первому , не чувствуетъ грусти; а какъ-скоро его нѣтъ, то, — опять подобно первому, — жаждетъ и бываетъ предметомъ жажды, поколику взаимную любовь принимаетъ за образъ Эроса % и этотъ образъ почитаетъ не любовію, а дружбою. Онъ желаетъ,— Е. хотя и слабѣе, чѣмъ любящій, — видѣть его возлѣ себя, прикасаться къ нему, цѣловать его, лежать съ нимъ и, ужъ вѣроятно, дѣлать слѣдующее за тѣмъ. Когда же они лежатъ вмѣстѣ, — наглый конь любовника знаетъ, чтб говорить возничему: за великіе труды онъ требуетъ небольшаго наслажденія. А конь любимца ничего не можетъ ска- 256. зать: въ любовной горячкѣ и недоумѣніи, онъ обнимаетъ и цѣлуетъ любовника, лаская его, какъ человѣка благорасположеннаго; и еслибы послѣдній, лежа вмѣстѣ, попросилъ, то первый съ своей стороны, можетъ быть, и не отказался бы оказать ему благосклонность. Но другой конь и возничій
снова противупоставляютъ ему стыдъ и убѣжденіе. Итакъ, если одерживаютъ побѣду благороднѣйшіе виды души, располагающіе человѣка къ добропорядочному поведенію и фи-
B. лософіи: то люди проводятъ жизнь счастливо и согласно; потому что тогда, покоривъ часть души, скрывающую въ себѣ зло, и давъ свободу той, въ которой заключено добро, они бываютъ воздержны и скромны, а по смерти, сдѣлавшись пернатыми и легкими, выигрываютъ одно изъ трехъ истинно олимпійскихъ сраженій *, то-есть, достигаютъ такого блага, болѣе котораго не можетъ доставить намъ ни человѣческая разсудительность, ни божественное изступленіе. Бели