«Сбежал…» — догадался Платон. Вслух спросил у парня:
— А может, он и не вернется?
— Да я тоже так думаю. Он все ворчал: «Куда я в белый свет поеду? Кто меня там ждет? А семью как брошу?»
— Ну и нечего ждать! Поехали!
Белобрысый быстро скрылся в будке, и паровоз тронулся.
— Потише!.. — крикнул Платон в будку. — На второй путь в парк Восточного отправления. Я буду за стрелочника.
— Нам же теплушку еще надо подцепить? — выглянул парень.
— Не будем маневрами заниматься. Подхватим ее и погоним впереди паровоза.
— Точно! — согласился парень.
Лишь одну стрелку пришлось перевести Платону, и он это сделал легко и быстро, как заправский стрелочник: еще на ходу соскочил с подножки, побежал, опередив паровоз, перекинул тяжелый баланс на внешнюю сторону, нажал на рычаг, для верности посмотрел, перевелась ли стрелка. Перевелась, «перо» плотно прижалось к внешнему рельсу, и, уже скорее для порядка, чем для дела, закрепил его замковой накладкой. Отошел, фуражкой посигналил: «Вперед!» Встал на переднюю подножку, на которой обычно и катаются стрелочники и сцепщики, поехали дальше. Для Платона любая железнодорожная профессия своя, он почти все их прошел — был и составителем, и машинистом, и диспетчером. Стрелочником, правда, не был, но знал и это дело.
Еще издали он видел, куда переведена стрелка, и подавал сигнал машинисту. К счастью, остальные стрелки были сориентированы на второй путь, — наверно, после того как выгнали сюда теплушку, так больше их никто и не трогал.
Наконец впереди завиднелся на пустых путях маленький красный вагончик. Возле него нетерпеливо толклись Виталий и Женька, Мария и Клара выглядывали из дверей. Узнав отца на ступеньке паровоза, ребята побежали ему навстречу.
— В вагон! В вагон! — прикрикнул на них Платон, а сам, спрыгнув с подножки, шел рядом с паровозом и подавал знаки механику: «Тише… тише…» И когда до вагона осталось с полметра, он встал между буферами, поднял двумя руками тяжелую петлю, крикнул: — Давай!
Буфера с тихим лязгом коснулись друг дружки, легко вдавились в свои гнезда, и в этот момент Платон накинул на крюк паровоза тяжелую петлю сцепления. Хотел было для надежности накинуть и паровозную петлю на вагонный крюк, но, поняв, что это ему не под силу, он ограничился лишь тем, что винтом стянул сцепление и полез под буфер наружу. Без привычки, да еще с таким пузом, ему было нелегко. Однако вылез, сказал машинисту:
— Ну, теперь вперед! Сифонь и пара не жалей! — И сам забрался в теплушку.
Паровоз — старая маневровая «овечка» — для начала пустил длинные и пышные «усы», запыхтел, зафукал в небо черным дымом и покатил. Впереди него бежала маленькая красная теплушка, а позади — две платформы с деповскими станками и тремя мужиками на них. И был чем-то похож издали этот странный состав на бронепоезд времен гражданской войны… Когда-то, еще совсем мальчишкой, Платон пробрался в бронированное горячее чудо, на котором командиром был его дядя, и умолял принять его в свой экипаж. Но дядя только прокатил Платона от Андреевки до Ясиновки и обратно, а когда уходили на фронт, ссадил его и отослал домой. Платону тогда было всего лет двенадцать, меньше, чем его Женьке теперь, а ростом он был и того мельче…
Платон стоял в дверях теплушки и смотрел на убегавшие назад окраинные постройки родной станции. «Прощай… Когда увидимся снова? И увидимся ли?..»
Не успели проехать выходной светофор, как сзади раздались громоподобные взрывы. «Все, нет теперь ни депо, ни красавца моста…»
— Бомбят? — в тревоге спросила Мария.
— Наверное, — сказал Платон и обернулся внутрь вагона.
— Ой, китель-то весь испачкал! — ужаснулась жена, увидев на его груди мазутные пятна.
— Не беда, — отмахнулся он и посмотрел на руки. — Женя, слей-ка мне. — Платон взял мыло и встал над ведром. — Да не лей так сильно. Воду берегите.
Вытирая руки, оглядел вагон.
— Широко не располагайтесь. Вот там освободите место: на платформе едут трое рабочих… — И он снова подошел к двери.
Вагон покачивало. Мимо бежали чахлые кусты посадки, овраги, буераки. За бугром показался поселок Землянки. Сады уже давно облетели, и сквозь оголенные деревья были видны беленькие хатки, вскопанные огороды с оставленной добирать вес по-весеннему зеленеющей свеклой, с капустными грядками и белеющими на них кочерыжками. Поселок будто вымер — ни души, ни животины. Нет, вон на грядке стоит коза, подняла голову и, жуя капустный лист, смотрит на бегущий поезд. А люди затаились, как перед ненастьем. Что ждет их?.. Платон знал почти всех жителей окрестных поселков — все они потомственные железнодорожники, всем им давала работу станция. А родной Платонов поселок там, на той, на западной стороне от Ясиновки, километрах в восьми. И там наверняка уже немцы…