7
Война гналась буквально по пятам. Услышал Сашка какой-то могучий гул — тяжелый, прерывистый, идет сверху, взглянул вверх и увидел: плывут медленно три больших двухмоторных самолета. За ними увидел еще тройку и еще. Идут строем, как на параде. А поверх них истребители, охрана, — тех и сосчитать трудно; летели они как-то беспорядочно — то вверх, то вниз бросаются, то обгоняют, то отстают, будто в прятки играли. А эти девять плыли спокойно, солидно, тяжело.
Увидел такую армаду Сашка и обомлел, отступил машинально в глубь паровозной будки. Дернул за рукав Платона.
— Платон Павлович, поглядите, — кивнул на свое окно.
Подошел Платон — вдоль дороги бросил взгляд, на теплушку, потом назад, на платформы, — вроде все в порядке. Хотел спросить, в чем дело, но не успел, сам увидел: самолеты! Их было всего девять, но казалось, что они заполонили все небо — Платон никогда еще не видел, чтобы они налетали такой массой. Долго смотрел, пока они не скрылись в осенней дымке.
— Плохи наши дела, Сашка. Припоздали…
— Вы думаете, они на Енакиево полетели?
— Хоть на Енакиево, хоть на Дебальцево — все равно в нашем направлении. Разбомбят пути — плохо дело будет.
— А может, они на переправу через Дон?
— Так тоже не мед. Но пока не будем падать духом: дорога впереди свободна, шуруй в топке, шуруй!
Сашка длинной кочергой разбил спекшийся уголь в топке, прочистил колосники и принялся бросать туда уголь.
— Хватит, хватит, а то задушишь огонь, — остановил его Платон. — Енакиево только бы проскочить!..
Почему Платону так не терпелось проскочить Енакиево, он и сам не знал. Наверное, надеялся, что там будет безопаснее, вроде как Енакиево уже станет у них заслоном с тыла.
Но Енакиево, как хотелось, они не проскочили. Чем ближе к станции, тем чаще им преграждал путь то желтый, то красный сигнал светофора. Наконец, добрались до входного светофора, но еще издали Платон увидел, что им путь закрыт. «Может, он уже и не действует — после бомбежки замкнуло? — подумал Платон. — Не пойти ли на красный?» — размышлял он, подкатывая все ближе и ближе свой поезд. Остановился почти у самого светофора, всмотрелся в даль — и увидел впереди на путях состав.
— Застряли, видать, надолго, — сказал огорченно Платон своему помощнику. — Пойду проведаю, как там наш Николай. — Он спустился на землю, прошел к теплушке. — Ну как вы тут?.. — И запнулся: Николай лежал на полу, лицо его было накрыто белой простыней. — Скончался?
— Умер, — сказала Мария и всхлипнула: — Такой молоденький… Как же теперь? У него же, наверное, родители есть…
— Наверное, есть, — буркнул Платон, спрыгнув назад, на насыпь. — Вот беда… Что же теперь делать?
— Надо до станции довезти и там…
— Что «там», — досадливо перебил Платон жену. — Что «там»?
— …заявить в милицию.
— Где ты ее найдешь, ту милицию? Там наверняка уже все эвакуировались. — Увидел в паровозном окне Сашку, махнул ему: — Иди сюда…
Подошел Сашка, вопросительно уставился на Платона и, не дождавшись ничего, предложил:
— Может, ему молока дать? У меня там еще полбутылки осталось… Мать харчи собирала на работу и молока налила.
— Кому молока дать? — не понял Платон.
— Да Николаю. Молоко больному полезно.
— Умер Николай.
— Помер? — удивился Сашка и заглянул в теплушку: — Помер… Ой… помер… — Он смотрел растерянно на Платона, ждал какого-то утешения.
— Да… Помер, — сказал тот твердо. — Похоронить надо.
— Где? Тут?
— Ну а где же?
Сашка оглянулся в ту сторону, где остался их дом, словно хотел отвезти тело к родным, долго смотрел вдаль, а потом поник головой и стоял так, пока Платон не вывел его из себя:
— Состав все еще стоит… Может, успеем? У тебя на паровозе штыковая лопата есть?
— Есть.
— Неси. И совковую прихвати.
— Грабарку?
— Да, грабарку. Давай, быстро только.
Сашка принес лопаты, они перепрыгнули через кювет и на краю вспаханного поля стали рыть могилу. К ним подошли Виталий и Женька, Виталий стал помогать, сменяя то отца, то Сашку. Платон тревожно поглядывал на светофор — теперь ему хотелось, чтобы он продержался на красном как можно дольше.
Работали быстро, спешили. Наконец Платон сказал:
— Хватит, пошли, — но прежде, чем взять тело, Платон обшарил карманы покойного, достал паспорт, комсомольский и военный билеты. Кошелек с деньгами, перочинный ножичек. Все это завернул в его же носовой платок, передал жене: — Положи пока куда-нибудь…
Мария попросила, чтобы помогли и ей спуститься на землю, но Платон заворчал недовольно: некогда, мол, возиться с тобой, не до церемоний сейчас. Но она настояла, и он ссадил ее на насыпь. Они подошли к могиле, на краю которой лежал Николай, — ветерок шевелил прядку волос на его лбу. Мария нагнулась; пригладила ему волосы: