— Может, пошел бы похлопотал? — сказала она Платону.
Платон недовольно отвернулся, потом сказал ей тихо:
— Маруся, не надо… Не выдумывай…
— Он же мальчик еще, дитё.
Федор покрутил головой, крякнул досадливо:
— «Дитё»… Если бы не война, я уже давно был бы в армии. «Дитё». Всех берут, а я — дитё?
Мать смотрела на него, качала головой. Худенькая, заплаканная, у нее, казалось, уже не осталось и сил, чтобы сказать ему что-то, и она смотрела на сына молча, словно хотела насмотреться напоследок.
— Не слышали, какую команду увели? — спросил Федор.
— Первую только еще, — сказал отец. — Успокойся, без тебя не уйдут.
— Не, — возразил Женька. — То уже четвертая была, они не по порядку вызывают.
— Скорей бы уже… — Федор отошел к штакетнику, прислонился к нему спиной: — Хуже всего — долгое провожание.
— Ничего, потерпи, — сказал Платон. Обратился к жене: — Устала? Может, пошла бы домой? А я побуду тут до конца. Провожу.
Ничего не сказала жена в ответ, только рукой слабо отмахнулась, подошла к Федору:
— Ты ж пиши почаще, не ленись… Каждый день пиши. Тетрадку, карандаш взял?
— Взял. Да ты, ма, не убивайся так. Смотри, сколько берут. И стариков, и молодых. — Для него тридцатилетние уже были «старики». — Ведь не одного меня?
— У меня ты один, — сказала Мария.
— Не один! Вон Женька еще есть, Виталька.
— Да, а где Виталий? — вспомнил Платон о среднем сыне. — Почему он не пришел провожать?
— Придет. Я его послал по одному делу, — сказал Федор и улыбнулся смущенно. Сквозь плотный загар на его щеках проступил густой румянец. — Да вот и он! — Федор быстро пошел Виталию навстречу, но, будто не видя его, пропустил брата мимо себя, остановил шедшую за ним девушку. Разговаривая с Федором, девушка время от времени через его плечо посматривала на родителей, и Мария заметила, что она курносенькая, что лицо у нее в конопушках, а волосы расчесаны на пробор и заплетены в две косы.
Платон деликатно отвернулся и стал смотреть в другую сторону, заметил жене вполголоса:
— Маруся, не мешай им, пусть поговорят.
Высокий, длинноногий, не в отцову, а в материну родню, Виталий подошел к отцу, обнял его:
— И батя здесь! Бать, ты бы похлопотал за меня? Тебя же везде знают! Пусть и меня возьмут — вместе с Федором будем служить. А? Я ходил, просил — ни в какую!
— Еще чего выдумал! — ужаснулась Мария.
— Да ты, ма, вечно никуда не пускаешь. — И снова к отцу: — Пойди?
Платон взглянул сыну в глаза, спросил:
— Сколько тебе лет?
— При чем тут это? Ты смотри на рост. — Виталий отступил от отца на два шага. — Ну?
— Ростом ты вымахал, а лет-то тебе? Всего пятнадцать.
— Ну и что? Гайдар в шестнадцать лет полком командовал.
— Было время… Знаешь, я думаю, этой войны хватит и на тебя — только началась и катится она пока в эту сторону. А когда-то этот вал должен остановиться и начать откатываться в обратном направлении. Так что и до тебя еще дойдет очередь, навоюешься. А пока ты — резерв, людской резерв нашей армии.
— Да ты что?! — Виталий вскинул обе руки. — Вот подойдут главные силы и так долбанут, что и все, конец Гитлеру!
Платон оглянулся — слишком громко они стали разговаривать, сказал спокойно:
— Хорошо бы…
— Ты что, не веришь?
— Верю, верю… — Но когда Виталий снова начал что-то говорить об окончательном и быстром разгроме фашистов, резко оборвал сына: — Ладно, оставим этот разговор. Твое дело сейчас учиться.
— Ага, стишки учить, задачки решать. Этим самым я внесу свой огромный вклад в разгром врага, — копируя голос учительницы, произнес Виталий.
Платон невольно улыбнулся:
— А если всерьез, то это действительно так: каждый на своем посту делает свое дело.
— Какой там «всерьез»? Никто не хочет меня понять всерьез, и ты тоже, — Виталий досадливо махнул рукой, стал смотреть на присмиревшую толпу.
Из дверей военкомата вышел военный с листком бумаги в руке, громко объявил:
— Команда номер семь — ко мне! Седьмая команда!..
И вдруг все задвигались, засуетились, кто-то кого-то стал окликать, послышался плачущий голос женщины. Платон и Мария как по команде оглянулись на Федора, который уже спешил к ним, на ходу говоря что-то девушке. Девушка, робко переступая, медленно шла за ним. Федор подхватил вещмешок и ринулся к военному.
— Да погоди, куда же ты! — простерла к нему руки Мария. — Попрощайся хоть…
Федор смутился, вернулся к матери, оправдываясь: