– Ее звали Нина, – тихо сказала Екатерина. – Выпускница почти, двадцать один год, а в душе – совсем ребенок, но талантливый. Из тех, на кого не жалко тратить время. Я была не обязана помогать ей, но мне хотелось. Потом уже газетчики напридумали, что я увидела в ней конкурентку или что-то вроде того. Вздор, конечно, в духе желтой прессы. Но некоторые люди поверили.
Память Екатерины оборвалась вскоре после того, как Нина пришла в ее кабинет. Она не могла вспомнить, что они говорили, что делали – все скрылось за непробиваемой стеной темноты. Когда Екатерина пришла в себя, они обе находились в совсем другом помещении. Она стояла на коленях, окровавленная, а Нина… Нина была мертва.
– Ее задушили, – ровно и как-то безжизненно произнесла Екатерина. – А потом, уже когда она была мертва, изрезали скальпелем. Раны были по всему лицу, но главное даже не это… Ей срезали почти все мягкие ткани с лица, чтобы можно было закрепить на нем сувенирную маску, которая была не предназначена для ношения. Все поверили, что это сделала я.
– Только потому, что вы находились в одном с ней зале? – прошептала Агата.
Глядя на свою собеседницу, она и предположить не могла, что Екатерина способна на такое. Агата совсем не знала ее, и все же перед собой она видела спокойного, мудрого человека. Не психопатку, которой захочется кому-нибудь лицо срезать!
– Не только поэтому, – признала Екатерина. – На меня указывало все без исключения. На скальпеле были мои отпечатки. Когда-то давно я изучала медицину. Практикующим врачом я не стала, поняла, что это не мое. Но на суде мне припомнили, что я умею работать со скальпелем и знаю анатомию. Отпечатки на шее Нины совпадали с размером моих пальцев, у меня под ногтями была ее кожа. Комната, в которой нас обнаружили, была заперта изнутри. Словом, все указывало на то, что это я убила свою студентку и изуродовала труп.
Екатерина перелила кофе в тонкую фарфоровую чашку и поставила ее перед гостьей. Отогнав от холодильника Яна, которого эта история, судя по его скучающему виду, не интересовала, хозяйка достала сливки и набор воздушных пирожных, разложенных на золотистом блюде.
Но Агате сейчас было не до еды. Она сделала торопливый глоток кофе, чтобы хоть как-то успокоить нервы; все, что она услышала, не укладывалось в голове. Как могла эта женщина, такая собранная, аристократичная даже, кого-то убить? Да еще таким варварским способом!
– Ну а мотив? – спохватилась Агата. – Какой у вас мог быть мотив? Только то, что она вам якобы завидовала?
– Тогда об этом даже не говорили, потом уже придумывать начали, превращая меня в чудовище. Практического мотива у меня действительно не было. Но я преподавала историю религий, а Нина писала работу по языческим жертвоприношениям.
– То есть?.. – начала было Агата и запнулась. Правильных слов для такого вопроса не было. Однако Екатерина и так поняла ее:
– Да. Ставку делали на то, что я по какой-то причине потеряла над собой контроль и напала на Нину. Это звучит дико, но ведь и убийство не было обычным. Меня проверили на наркотики. Естественно, ничего не нашли и стали подводить все к моему предполагаемому сумасшествию.
Два года спустя Екатерина оправилась и отлично владела собой. Но тогда ей было далеко до такого спокойствия. Все улики указывали на нее, а у нее даже достойных оправданий не было! Она не помнила, что произошло той ночью, не знала, кто украл ее память.
Ей никто не поверил. Муж поспешил подать на развод, он вообще ни разу не говорил с ней, пока она была под следствием. Дети боялись и стеснялись ее. Бывшие коллеги и друзья отвернулись от нее, чтобы не пострадала их собственная репутация. Даже ее брат и сестра долгое время не знали, как реагировать.
– Они до последнего сомневались, достойна ли я вообще помощи, – горько усмехнулась Екатерина. – А я тогда, признаться, была не в состоянии их убедить. Даже не из-за провалов в памяти, мне просто казалось, что я схожу с ума – или уже сошла. В один день все шло своим чередом, а в другой я вдруг превратилась в сумасшедшую убийцу для всех, кто меня знал. Мне казалось, что моя собственная жизнь ускользает, как песок сквозь пальцы.
Это чувство было знакомо Агате – с недавних пор. Поэтому она уже сочувствовала Екатерине, хотя пока не было никаких доказательств того, что хозяйка дома и правда не убивала свою студентку.
– В конце концов мой брат решил, что семейные узы дороже всего, – продолжила Екатерина. – Он нанял мне хороших адвокатов, задействовал свои связи. Меня признали невменяемой и опасной для общества, но вместо того, чтобы отправиться на принудительное лечение, я оказалась здесь, а брат стал моим официальным опекуном. Я не имею права выходить за пределы участка, и вот уже два года я в этом доме. Одно нарушение – и я отправлюсь в психиатрическую лечебницу.