Всюду на камнях росли исландские тюльпаны. Их еще называют исландскими маками. Листья у них резные, кружевные, не тюльпанные, а цветы ярко-желтые. Как только солнце скрывается за облаками, они закрываются, складываются в бутоны. Но едва солнце появляется, цветы раскрывают все лепестки, чтобы хватать, хватать его лучи, пока можно.
Однажды мы вышли и увидели нечто невероятное. Вчера кругом были серые камни и чуть-чуть зеленой травы. А сегодня — никаких камней, все сиренево-розовое. Побежали смотреть. Оказывается, расцвел мох на камнях! Мелкие цветочки ползли прямо по камням, прижимаясь друг к другу. В этом поразительный героизм северной природы. Я сделала тогда рисунок, который назвала «Земля цветет».
Когда я работаю над пейзажем, то хочу одного: насколько хватит сил передать Божий замысел этой части Земли, ту гармонию, которую Творец вложил в нее. Каждая складка падающей ткани в натюрморте, каждый блик хрусталя или металла — тоже Божий мир, красота нашего мира. И работа над портретом — это попытка проникнуть в замысел Творца о человеке, в невидимый душевный мир того, чей образ пытаешься передать.
Выражаю ли я себя при этом? Неминуемо, если есть, что выразить. Как бы ни отодвигал себя художник на задний план, передавая гармонию мира в картине, в льющемся на него потоке музыки или поэтических строк, он не уйдет от себя самого как инструмента, передающего услышанное. Ответственность заключается в смысле того, чему дает форму художник: Свету или Тьме, работает он во Славу Божию или в помощь дьяволу. Ничего третьего на Земле нет, нет никакого самостоятельного существования человека — только Свет и Тьма, Бог и противобог, и человек выбирает между ними.
То, что я пишу сейчас, мои мысли о сущности искусства, то, что я формулирую, как принцип работы художника, медленно осознавалось на протяжении всей моей творческой жизни. Сложилось все в систему взглядов, по существу, недавно, может быть лет 15–20 тому назад. Дело в том, что раньше не было этого термина «самовыражение». Вот когда он возник, тогда и стало во мне расти осознанное противостояние самому этому понятию, в том числе и такому взгляду на труд художника.
Что же было раньше? Что было в начале, что привело меня к моей профессии? К искусству, конечно, привели все детство и юность: музыка, звучавшая в доме с первых дней моей жизни, мамина мечта о театре, папа, который колебался между наукой и музыкой и, хотя выбрал науку, музыкантом-то хотел стать театральным.
К счастью, я рано поняла, что при советской власти мне надо выбирать работу с закрытым ртом. Молчаливую профессию. Это и был путь в изобразительное искусство и, прежде всего, в живопись. А дальше, возможно, сработали особенности характера. Я так любила природу, так любила быть в ней одна, так застывала в очарованном восторге перед самыми разными, самыми простыми пейзажами, совершенно забывая о себе, что естественно было стать пейзажистом.
Ни минуты в жизни не приходило мне в голову выражать в пейзаже себя. Да по правде говоря и не знаю, как это можно было бы сделать, как влезать в Божее творение с какими-то своими вопросами.
Вот так и родилось то, что можно назвать моим Credo.
А теперь мне хочется тихонько отойти в сторонку и попробовать найти слова об искусстве трех удивительных людей, с которыми Господь свел меня в моей жизни.
Конечно, ничего искусствоведческого в моих словах не будет, только слова благодарной восхищенности и преклонения.
Прежде всего о Данииле. Двадцатидвухлетней, девчонкой не по возрасту, меня познакомил с ним и ввел в его родной, добровский дом Сережа, мой первый муж. Мы подружились сразу и навсегда. С первых дней знакомства Даниил ввел меня в круг своего творчества (Сережа-то в нем давно находился). С первых строк «Странников ночи» мы жили в пространстве этого романа. Потом — фронт. А потом мы — муж и жена, и я с ним вместе живу в восстанавливаемом романе с первых его страниц.
Потом — арест, следствие, уничтожение «органами» всего творчества, потом срок, годы неведения, и с 1953 года, с нашего месяца июня (в июне 44-го мы решили быть вместе) сначала — письма из тюрьмы, наполненные новыми стихами, и, наконец, последние 23 месяца его жизни — завершение по тюремным черновикам «Розы Мира» и его смерть.