Однако мы продолжали свой путь и, пройдя немного этим галсом, повернули на ветер и отдали якорь у подветренного берега острова.
На берегу залива, в полумиле от нашей стоянки, находились строения и загоны овечьей фермы. Пристав к берегу, мы отправились туда пешком. Это была маленькая усадьба: дом, один-два ветхих сарая, обнесенный забором кораль и купальня для овец.
Окружающая равнина была покрыта обгоревшими пнями — все, что осталось от леса. Уничтожение его отдало усадьбу во власть ничем не умеряемой ярости западных бурь, и это свидетельствовало о непредусмотрительности жителей здешних мест. Около дома на ощипанной овцами лужайке свалены в кучу отбросы, кости и гниющие полуобглоданные скелеты. Когда мы приблизились, два кондора оторвались от падали и, взмахнув огромными крыльями, поднялись к горным вершинам и улетели прочь.
Холодный ветер свистел в ушах, засыпая глаза песком, а мы все кружили вокруг дома, тщетно пытаясь уловить какие-нибудь признаки жизни внутри него. Потеряв всякую надежду на гостеприимство и обещанную себе чашку кофе, мы быстро направились к заливу.
Долина, в которой мы очутились, кончается у залива широкой плоской песчаной равниной. Благодаря овцам она превратилась из поросшего мхом пустыря в выщипанное пастбище. Песчаная дюна отгораживает ее от берега и немного защищает от постоянно дующих здесь ветров. Между северной границей долины и хребтом Маунт-Хоуп течет глубокая быстрая речка, настолько широкая в устье, что боту тех же размеров, что наш, обеспечена удобная и просторная стоянка. Мы решили привести сюда «Кэтлин» и отправились на разведку.
Когда добрались до берега реки, прилив достиг высшей точки, и море заполнило низовья реки, слившись с ее течением. Река стала глубже и шире, и перед нами оказалась гостеприимная, почти со всех сторон окруженная землей небольшая гавань.
«Чудесно, замечательно!» — вскричали мы и поспешили к устью, чтобы исследовать вход в бухту. Он оказался не таким уж хорошим. В том месте, где река впадала в море, устье резко сужалось и проход был не шире тридцати футов. На одном его берегу была скала, другой представлял собой пологую, покрытую песком отмель. По одну сторону устья морской берег кончался рифами, по другую лежала извилистая линия залива с бушующим у ее черты морем. В этот час прилива при ветре, бороздящем поверхность воды, море около устья казалось достаточно глубоким, чтобы ввести сюда бот без всяких предосторожностей. Следовало пойти на риск, чтобы не оставаться на нашей открытой ветру стоянке.
Возвратившись, мы застали хозяина фермы дома. А теперь, чтобы эти страницы не сгорели в слишком жарком пламени неразборчивой любви к человечеству, я позволю себе удовольствие изобразить этого сладкоречивого лицемера таким мерзким негодяем, каким он и был на самом деле.
Существует много разновидностей негодяев. Есть индивидуалисты, которые, нарушая законы, делаются богачами, попадают за решетку или на виселицу — и дело с концом. Есть негодяи демократического толка, утверждающие, что все люди одинаково хороши. Эти грешат против бога, чтить которого — «значит воздавать должное его дарам в других, каждому в меру его гения, и больше всех любить самых великих людей: те, кто им завидуют или клевещут на них, ненавидят бога». Непочтительность — величайший грех. Но самый бесчеловечный из всех грехов — негостеприимность.
Если бы Гомес был человеком слабого здоровья, страдающим от несварения желудка и прочих немочей, и это несчастье отравило бы источник добра в его душе, этого было бы достаточно, чтобы ударами судьбы, выпавшими ему на долю, оправдать его безудержную злобу ко всему в мире. Но он не был слабым или больным. Наоборот, это человек сильный, плотный, загорелый, с бородой, какие встречаются у разбойников в сказках и романах. Глаза-не злые и не бегающие, их немигающий взгляд скорее напоминает спокойные глаза вола. Как мы постепенно удостоверились, Гомес жил в мире с богом и самим собой и соблюдал свою причастность к христианству молитвенным скаканием, криками, хлопаньем, стенаниями, катанием по полу, «козленьем» и завываниями, как и подобает пустоголовому представителю секты прыгунов.
— Входите, — сказал Гомес с кривой улыбкой, долженствующей выражать гостеприимство, когда я вручил ему теплое рекомендательное письмо его хозяина сеньора Марку. В письме тот просил оказывать нам всяческое внимание и помощь. — Мы бы охотно разделили с вами трапезу, но у нас почти нечего предложить. — И, заискивающе потирая руки, Гомес начал рассказывать, что воздерживается от винопития и курения табака, а также от грешного мяса гуанако, что он получает четыреста песо месячного жалованья, бесплатное довольствие и одежду. Пока он говорил, сквозь тонкую перегородку из соседней комнаты до нас доносилось беспрестанное монотонное бормотание: кто-то громко читал молитву. Вот оно прекратилось. Послышался звук двигающегося тела, и массивная фигура молельщицы заполнила дверной проем.