Было совсем светло, когда я проснулся и поставил на огонь чайник. Из палатки вышел Хуан, стал мне помогать. Вилли спал сном младенца, он почти скатился в огонь. Когда завтрак был готов, мы позвали Мюлаха. Он вышел из палатки пошатываясь, еще полусонный, зажмурившись от света и протирая глаза.
— О, какая ночь, — простонал он. — Я глаз не мог сомкнуть.
Уж тут мы взяли реванш. Похваляясь необыкновенной выносливостью американцев, которые всегда спят на привале, ничем не укрываясь, мы сказали, что нам было чересчур тепло и даже пришлось ночью снять кое-что из одежды.
— Иногда, — разливался я, — если много снега и дует сильный ветер, мы делаем заслон изо льда. Но одеяла? Они нам ни к чему!
Мы опять вышли на вчерашний путь и поспешили домой. Дорогой поджигали дикие пастбища. Утреннее солнце зловеще просвечивало сквозь густое облако дыма. Вернувшись домой, Мюлах сразу же лег в постель.
Из гордости я не последовал его примеру и еще громче стал похваляться отвагой североамериканцев. За одни сутки я высоко поднялся в глазах моих хозяев и уже больше не сдавал своих позиций.
Так или иначе, а после этого эпизода Мюлах понравился нам еще больше. С «великой экспедицией» было покончено. Мы вернулись, не выполнив ничего, что с такой решительностью было задумано сделать; узнали, что безудержная энергия нашего проводника, как и его моральная выдержка, имеет свои границы. В конце концов мы познали человека. Пользуясь своим превосходством, я проницательно и участливо заглянул за скучные рубежи мужественности и отваги Там я увидел нетронутую целину наивности. То, что Мюлах захватил себе все покрывала, свидетельствовало лишь о безразличии уставшего человека. Он был добродушен и послушен, а это главное. По счастью, жена в него верила, даже обожала— и правильно делала. Если кому-то в холодную ночь нужно было одеяло, Мюлах, лишь попроси, отдал бы все, вплоть до последней шкурки гуанако.
— Но как же так получилось, — спросили мы у Хуана, — что все эти вещи оказались с тобой?
— Я их захватил, — ответил он, смеясь, — я-то его знаю!
ГЛАВА XII
ЗАДЕРЖИВАЕТ
НЕБЛАГОПРИЯТНЫЙ ВЕТЕР
ВСЕ ЭТО время мы пользовались гостеприимством хозяев фермы по вине неблагоприятного ветра, из-за которого бессмысленно было пытаться покинуть залив Альмирантасго или хотя бы перевести бот из реки на более подходящую стоянку. Каждое утро мы первым делом бежали на берег и пристально оглядывали море и небо; каждый вечер, ложась спать, мы с той же тревожной надеждой смотрели вверх, раздумывая, переменится ли ветер на рассвете или нет. За исключением одного часа в сумерки, когда было спокойно, ветер все время дул с запада. Мы возложили надежды на новолуние и стали ждать.
Наконец новолуние приблизилось, и мы стали готовиться к возвращению в гавань. На этот раз за лошадьми ездил с Хуаном помощник. Они вернулись обратно, когда уже темнело. К седлу помощника был приторочен молоденький гуанако. Безжалостно изувеченное поймавшей его собакой, животное еще дышало. Мы заперли его на ночь в сарай. Весь следующий день он там и пролежал, все еще живой, но не в силах подняться на ноги. Шея гуанако была гордо поднята, а кроткое кроличье выражение мордочки, к моему удивлению, никак не отражало испытываемых страданий. Я приставил дуло револьвера к основанию его черепа и выстрелил. Головка конвульсивно дернулась и бессильно упала. Я убил своего первого гуанако.
Когда все население мира сводится для тебя к двум-трем людям, расставаться с ними горько. Мы сказали нашей хозяйке много грустных прощальных слов и затем, нагруженные дарами — маслом, хлебом, бараниной и шкурами выехали в сопровождении Мюлаха и Хуана в лес.
Не считая того, что, как и прежде, лошади увязали в трясине, наше путешествие было ничем не примечательно. Правда, однажды моя лошадь, застряв на глинистом спуске, потеряла равновесие и покатилась вниз. При этом угрожала серьезная опасность, но не мне, а моему фотоаппарату и корзинке с яйцами, привязанными к седлу. С минуту лошадь беспомощно барахталась, болтая передними ногами в воздухе: она не могла подняться из-за мешавшего ей груза и наклонного спуска. Но мы тянули ее изо всей мочи, и после недолгих усилий она встала.
Мюлах восхищался элегантностью «Кэтлин», и мы безмерно этим гордились. Он остался до утра, наш первый ночной гость. Мы пичкали его деликатесами, тепло укутали на ночь.