Когда концерт кончался, слушатели начинали откашливаться и говорили: «Lindo, muy lindo», что значило «очень хорошо».
Затем на патефоне мы проигрывали неповрежденную вторую часть пластинки «Что за славный дружок Мэри», и они опять говорили: «Lindo».
Все были очень довольны. После этого мы с аппетитом приступали к жареной баранине. Потом опять была музыка, недолгая беседа, и, многократно обменявшись приветствиями, мы направлялись в сопровождении наших хозяев на берег.
Ныне мир стал слишком тесен, поэтому некоторые привычки и обычаи цивилизованного мира проникли в самые отдаленные и дикие края. Наши друзья в Баия-Бланке ничего не знали о североамериканском политическом устройстве, почти незнакомы были с нашими коммерческими и научными достижениями, но до них дошло и произвело известное впечатление наше искусство. Кудрявчик не стригся уже целый год. Он этого немного стыдился. Действительно, вряд ли кто еще видел такую пышную курчавую шевелюру.
Узнав, что я некогда был парикмахером, он стал умолять подстричь его. Мне болезненно хотелось обкарнать его покороче, но он не дался.
— Подстригите меня по-североамерикански, — попросил он и подробно объяснил, что имеет в виду.
Строго следуя его инструкциям, я обстриг его локоны так, что над ушами белела полоска кожи и сквозь короткий жесткий ежик голубовато просвечивал череп. Впереди же я оставил черный кудрявый чуб, напоминавший хризантему. С профессиональным изяществом я сдернул с шеи моего клиента полотенце и поднес ему зеркало.
— Lindo! — вскричал он.
— Lindo! — вторил ему пришедший взглянуть дон Антонио.
С довольной и горделивой улыбкой Кудрявчик поблагодарил меня и сказал, что лучше североамериканцев никто не умеет стричь. Вот что на берегах Тьерра-дель-Фуэго знают об Америке!
Так в смене работы и досуга бежали дни. Иногда дул бешеный ветер, иногда умеренный, а порой наступало полнейшее безветрие, и тогда в гладких, как зеркало, зеленых, как нефрит, водах залива, опрокинувшись, отражались горы. Иногда наш наблюдательный взор усматривал, что облака изменили направление. В страшном возбуждении мы прощались с друзьями, выбирали якорь и отплывали. Но какие бы течения ни возникали в воздушном океане, внизу, в узкой щели залива, господствовал только западный ветер. Мы с трудом выходили из бухты, дрейфуя проходили милю-две и затем, обескураженные напрасной тратой времени, поджав хвост, смиренно возвращались обратно.
В глубине бухты Баия-Бланка к берегу подходит большая ледниковая морена, она тянется в глубь побережья к зеленовато-голубому леднику. Этот ледниковый поток стекает к морю из глубины страны и символизирует запустение и одиночество, присущие антарктической зиме. На востоке ледник загораживает огромный плоский купол горы, покрытый льдом и чистейшим снегом. Между ней и более близкой горой на северо-восточном берегу Баия-Бланки простирается на юго-восток широкая долина. Так как на ее горизонте нет горного барьера, она кажется большой дорогой, ведущей на юг.
На краю морены стоял невысокий холм. С его вершины мне впервые открылся этот вид, и тогда и еще много раз потом, когда я созерцал его, сидя на защищенном от ветра склоне холма, меня целиком захватывала красота места. Я много размышлял о ее неотступной и в то же время обманчивой власти над моей душой.
Случайность ли это, что картины природы могут символизировать для человека настроения, склонности и желания его души? Девственные дороги пустыни напоминают о трудном и одиноком пути, который должны превозмочь алчущие души. Сверкающая непорочная белизна высокогорных снегов, — нетронутых и, может быть, недостижимых; красота гор, затянутых туманной дымкой, из-за которой не различишь, земля это или облако; далекие ясные бесстрастные горы — все это символизирует высочайшие устремления духа. Может, это пылкое воображение человека наделяет горы ореолом символики? Скорее же всего, реальные горы и долы, море и бездонные небеса, всегда и неизменно господствующие над человеком, баюкают его в ту раннюю пору, когда он только просыпается к сознательной жизни; вечно улыбающиеся, тоскующие и грозящие ему, они отразились в его натуре и создали его таким, какой он есть.
И даже если человек живет в окружении себе подобных, в его сны вторгаются образы неизведанного края, в городе вечером шелестят деревья, а людям кажется, что они слышат шум и плеск морских волн. Они видят, как луна освещает серебряные пики гор. Вселенная является им во всей своей славе и величии. Людей охватывает беспокойство, в них просыпается свойственная предкам мужественная тяга к приключениям, и они уходят.