Время от времени Иохансона, сидевшего у трапа в каюту, приходилось угощать каньей (неочищенный белый аргентинский коньяк) и яйцами чаек, которыми мы лакомились в дороге. Но что кроме этого он периодически наведывался к фляге с вином, когда уползал со своего места, мы обнаружили только на следующий день. И все-таки он сохранял отличное настроение, развлекаясь либо болтовней, либо тем, что пытался вдруг остановить мотор или взбирался на палубу и затевал борьбу с рулевым, кто бы из нас это ни был, стараясь захватить румпель. Но каждый раз мы его быстро сталкивали вниз, к чему он относился с полнейшим благодушием.
Я достал флейту и, стоя неподалеку от трапа, начал играть. Тут Иохансон подошел, придвинул ко мне свое широкое добродушное лицо и уставился на меня со странной торжественностью.
— Многие из нас, — сказал он, послушав музыку, — понимают красоту и хотят на чем-нибудь играть, но у них ничего не выходит. Я бы все на свете отдал, только бы уметь играть на флейте.
О катере Лундберга я еще многое расскажу, когда буду описывать более значительные события. Достаточно заметить, что в тот непогожий день суденышко еле справлялось с бурным морем и на его палубе набралось столько воды, сколько «Кэтлин» не набирала за неделю. Но мотор был достаточно мощным: отплыв из Ушуаи около полудня, с наступлением сумерек мы вошли в узкий залив к северу от острова Гейбл.
До этого места берег пролива Бигл гористый, лишь около Ремолино лежит сравнительно плоский участок земли. А остров Гейбл и земли, начинавшиеся за ним, представляли собой открытые холмистые пастбища, которые у моря заканчивались песчаной отмелью. Здесь паслись овцы Бриджесов, а само хозяйство их было в Харбертоне, куда мы и направлялись.
Приближалась полночь, а мы еще не прошли и полпути в узком извилистом проливе. Лундберг предложил — и мы все на это согласились — переночевать в лагере на острове Гейбл, где в это время находилась жена управляющего Харбертоном миссис Нильсен с детьми. Бросив якорь в маленькой бухте, мы оставили катер на двух пьяниц и господа бога и в лодке подплыли к берегу, где на фоне неба вырисовывались темные силуэты нескольких зданий.
Выйдя на берег, направились к самому дальнему строению — небольшому домику на вершине холма. Гут нас окликнул из темноты дверного проема радостный мальчишеский голос, словно возвещавший, что гости, хотя и поздние, все равно ко времени. Через минуту я уже был в доме у входа в тесную комнату, и Лундберг представил меня невидимой хозяйке. Нежный, совсем молодой голос приветствовал меня из темноты и остался в памяти окруженный ореолом таинственности юного счастья, что так скрашивало нашу жизнь все недели, пока мы гостили в Харбертоне.
ГЛАВА XX
АРКАДИЯ
В ЯСНЫЙ, почти весенний счастливый солнечный день мы отплыли в Харбертон со всеми, кто был на острове Гейбл. Веселье, как на пикнике, сопровождало нашу поездку по спокойному синему морю. Мы остановились у маленького холмистого островка и вышли на берег поискать в траве яйца чаек, затеяли веселое соревнование, кто больше соберет, и со смехом бегали по всему островку. С полными ведрами вернулись на катер. Скоро мы уже входили в гавань, скоро показался и дом. Ах, как радостно было приплыть к этому берегу! Если бы судьба снова привела меня в этот уголок, насколько глубже, насколько сильнее были бы сейчас мои чувства — словно при возвращении в самый милый сердцу дом!
Ведь в Харбертоне мы провели несколько таких счастливых недель — Одиссей, без сомнения, задержался бы здесь дольше чем на десять лет. А на первый взгляд в этих непритязательных домиках и садах мало что, кроме, пожалуй, роскошного цветника, обещало глазу удобства и радости, которые нас там встретили. Дома-коробки, окрашенные в чересчур яркий красный и желтый цвет, откровенно безобразны; правда, они великолепно отвечали своему назначению. Луга и пастбища вокруг были хороши неброской красотой возделанной земли. Такой пейзаж отличается спокойствием и безмятежностью; эти свойства близки красоте, но они приносят душе еще большее удовлетворение. Однако Харбертон, хотя он почти со всех сторон окружен синим морем и за ним встают величественные горы, никак нельзя сравнить с местами, где царит великолепие, присущее южным краям. Но была у него одна черта, которая наряду с бесконечной добротой и сердечностью обитателей придавала ему своеобразие, — это его собственные традиции.