Лундберг без конца находил причины, задерживающие нас на месте; на наши вопросы он давал весьма уклончивые, но правдоподобные ответы. Теперь, оказывается, отъезд зависел от прибытия аргентинского транспорта «Рио-Негро», на котором Лундберг отправлял лес в Буэнос-Айрес. Прибытие транспорта откладывалось на недели, и мы себе не находили места. Однако, ругая про себя судьбу, мы отлично встретили Новый год и отдали должное пуншу «Кингпин» — я приготовил его с поучительной изобретательностью человека, который давно не был дома; пунш поднял престиж Америки, а помощник мой приобрел из-за него дурную славу.
ПУНШ «КИНГПИН» (РЕЦЕПТ)
В пятигаллонную жестянку из-под керосина, хорошо, конечно, вычищенную, положите весь изюм, чернослив, коринку, винные ягоды и тому подобное, что найдется в доме; добавьте чуть-чуть хмеля — самую малость, примерно десять фунтов сахару и немного закваски или дрожжей. Залейте горячей водой и разомните. Добавьте теплой воды и поставьте за печью. Через два дня пунш начнет потихоньку бормотать, через четыре — рычать. Постарайтесь его не пробовать в течение десяти дней, то есть до кануна Нового года. А тогда спускайте его с цепи прямо в стаканы.
Наутро я обнаружил, что помощник не ночевал в своей постели, а спустившись вниз, увидел все семейство в великом смятении из-за одного ночного происшествия, о котором я ничего не знал. Пока мой друг все еще спал там, куда в гневе его швырнул Нильсен, над ним вершили суд. Решение зависело от того, было ли его бессознательное состояние, в каком его нашли, когда он валялся под дверью чужой комнаты, притворным или нет. Я слишком хорошо знал своего помощника и выгораживал его как мог, говорил, что он напился до бесчувствия, сам того не желая; но объяснений ждали от него самого. Я пошел к нему, разбудил и, когда он начал приходить в себя, излил ему все свое негодование.
— Ты законченный дурак, черт тебя подери! Ступай вниз и поговори с мистером Нильсеном: или вымоли себе прощение, или же убирайся из дома и живи на боте!
Примирение состоялось благодаря главным образом участливой доброте миссис Нильсен, и, хотя отношение к помощнику несколько ухудшилось, он остался под этим гостеприимным кровом.
Чтобы восстановить перед читателем доброе имя провинившегося друга, я поведаю о более веселом случае, который произошел в один из последних дней в Харбертоне и который заставит отдать дань восторга даже зверской внешности моего помощника. Уже несколько недель ходили слухи, что из Буэнос-Айреса вышел огромный пароход с туристами, которые хотят взглянуть на проливы Тьерра-дель-Фуэго. И в один прекрасный день — о чудо, дивитесь! — этот пароход прибыл не куда-нибудь, а в Харбертон и бросил якорь в проливе. Нас охватило неистовое волнение. Мистера Нильсена и Лундберга не было, и меня попросили исполнять роль хозяина перед несметными полчищами пассажиров. Их были толпы: тучные вдовы и подагрические аргентинские аристократы; хорошенькие девушки и веселые молодые кавалеры; жизнерадостные юноши и скучающие бездельники; маникюрши и парикмахеры, отправившиеся сюда в погоне за заработком; дамы легкого поведения, извлекающие из путешествия и удовольствие, и прибыль, и один американский ученый, который поглядывал с высокомерным презрением на всех остальных. И действительно, все они представляли собой нелепое зрелище — эти дамы в белых нарядах и изящной обуви и игрушечные денди, явившиеся сюда, чтобы побродить среди дикой природы и своим чуждым великолепием превратить богатство здешних жителей в нищету, их покой в жажду чего-то иного.
Пока миссис Нильсен и миссис Лундберг готовили дом к приему гостей, я повел всю толпу через лужайки к вершине холма в надежде, что они останутся довольны мирным пейзажем, холмистыми пастбищами и морем, которые откроются перед ними. Но я никак не мог придумать, каким бы «чудом» удовлетворить их неуемное любопытство.
— А где индейцы? — закричал кто-то.
— Да, покажите нам индейцев! — стала вторить толпа. И они начали теребить меня, требуя индейцев.
А я уже чувствовал на себе ответственность гида и не хотел разочаровывать своих зрителей; мне казалось, что я обманул их ожидания. В какой-то смутной надежде я вел и вел их вперед; колючий кустарник вставал у нас на пути, и изгороди преграждали дорогу. Игриво визжа, хихикая, протестуя, они прошли за мной следом около мили, и к этому времени у меня возник отличный план. Я скрылся от них, пробрался через заросли кустарника и со всех ног помчался к дому самым коротким путем. Возле дома отыскал своего помощника, занятого оживленной беседой с какой-то блондиночкой. Едва извинившись, я поспешно утащил его в дом.