В кузнице стоял бочонок с длинным конским волосом, мои масляные краски оказались под рукой, в кладовой нашлись кошачьи шкуры, тряпки и старая одежда. А самое главное, что кроме всех этих искусственных атрибутов дикарского наряда у моего друга было свое собственное уродливое, изрезанное шрамами лицо, рот почти без единого зуба, необычайной ширины грудь и небывало сильные руки.
Четверть часа спустя кошмарное создание выбралось украдкой через заднюю дверь и побрело через прилегающий к дому луг. В эту минуту авангард возвращающихся туристов показался на гребне холма. Со смехом и шутками они начали спускаться по склону, и вдруг кто-то остановился и указал вперед. Все глаза устремились туда, в толпе поднялось волнение.
— Смотрите, смотрите! — закричали они мне, когда я подошел. — Индеец!
— Вам повезло, — ответил я, как будто тоже впервые увидел его. — По счастливому совпадению вы видите наводящего ужас яганского вождя Ококко, самого кровожадного из всего племени.
Представьте себе на минуту, как я подводил трепещущую толпу все ближе и ближе к предмету их любопытства и страха, как матери призывали дочерей к осторожности, как галантные кавалеры успокаивали своих дрожащих дам, как самые смелые остановились в десяти шагах, а остальные толпились у них за спиной, образовав кольцо вокруг невиданного страшилища. Дикарь своим обликом наводил ужас: голый по пояс, только звериные шкуры кое-как прикрывают его темную грудь и спину; из-под копны жестких черных волос, свисающих на плечи, выглядывает смуглое лицо, исполненное такой низменной и мрачной злобы, что трудно вообразить, — в ней видна вся разнузданная жестокость этой дикой натуры.
— Отменный негодяй, — сообщил я толпе. — Известно, что он убил и съел четырех белых — трех мужчин и женщину.
— А почему у него на руках татуировка? — спросила пожилая женщина, глядя на страшилище через лорнет.
— Татуировку ему сделал матрос, бежавший со своего корабля, — отвечал я, призвав на помощь воображение. — Матрос этот связался с дикарями, а они потом предательски его убили.
— Смотрите, у него голубые глаза! — воскликнула одна прехорошенькая девица.
— Это очень интересная история, — ответил я. И тут же сочинил басню о беглом каторжнике из Ушуаи, который связался с яганской женщиной и благодаря своим дикарским талантам стал вождем племени, положив начало династии вождей. Так как помощнику уже до смерти надоело бесконечное разглядывание, я поспешно обошел толпу с шапкой, в которую полетели деньги и сигареты, а после этого сообщил туристам, что дикарь проявляет признаки нарастающего гнева, — и всех как ветром сдуло.
— Только американец может такое придумать! — говорили потом аргентинцы, смеясь над разыгранной с ними шуткой; по этому можно судить, какая о нас, американцах, идет по миру слава.
Но шутка пришлась по вкусу. Связав помощнику руки толстой веревкой, мы потащили его на борт парохода, чтобы ужаснуть и привести в восторг сотни туристов, которые на берег не сходили.
Подошло восьмое января. С часу на час мы ждали «Рио-Негро», и вдруг стало известно, что пароход снова задерживается. На этот раз точно сообщили день прибытия: не позднее шестнадцатого он будет в Харбертоне, чтобы принять груз. Откладывать нашу поездку к мысу Горн позднее этого числа стало невозможно: я должен был вовремя вернуться в Пунта-Аренас; выезжать раньше Лундберг отказался, а без механика мы не могли управлять судном. И вдруг я понял то, что и по сей день мне кажется истинной причиной: Лундберг просто не отваживается на это путешествие. Положение создалось отчаянное.
Тогда возник новый план: добраться морем до острова Наварино, пересечь его пешком до Рио-Дугласа на юго-западном берегу, а затем, взяв в проводники индейца, на каноэ, как советовал мистер Фик, пробраться к островам Вулластон. Лундберг охотно согласился перевезти нас через пролив, и отъезд мы назначили на следующий день.
Этот день наступил, прекрасный в яркой синеве и золотом блеске; все было готово для нашей безумной затеи, и вдруг на дороге к дому показался всадник. Все тотчас же узнали его — Кристоферсон!
Я должен оправдаться за то, что на предыдущих страницах этой книги ни разу не назвал имени этого замечательного человека, хотя его постоянно вспоминал Лундберг. Еще в Ушуае нам говорили о Кристоферсоне как о замечательном охотнике на тюленей и выдр, как о моряке, которому известен каждый камень, каждая бухта в этих водах до самых островов Вулластон — а до них совсем не близко, — как о человеке, который лучше всех сумеет помочь нам добраться до мыса Горн. Но мы знали, что он сейчас охотится на острове Статен[37], в ста милях к востоку отсюда, и поэтому на него нельзя рассчитывать. И — о чудо! — он явился, как ангел, посланный провидением.