В два часа ночи мы проснулись. Было темно и тихо, небо затянуло облаками. Проклятый мотор целый час не заводился. Потом в сером рассвете мы пересекли пролив по направлению к подветренному берегу Наварино, пошли вдоль берега между бесчисленными островками и, войдя в пролив Маррей, взяли курс на юг. Начался дождь.
Проход между Наварино и островами Осте в некоторых местах очень узок; берега крутые, со множеством мысов, покрыты густыми лесами. В то раннее утро под дождем все вокруг было угрюмо и темно. Следы неудач, постигших в свое время миссионеров, встречались один за другим и тонули во мраке, таком же беспросветном, как горестные отчеты о миссионерской деятельности[40].
Пройдя юго-восточную оконечность полуострова Дюма, мы стали пересекать пролив Понсонби. Был полный штиль. Снежные вершины гор вставали, как острова, над грядой облаков, отражаясь в сером зеркале моря. Через час мы пересекли пролив и вошли в длинный извилистый проход, который отделяет от полуострова Пастёр небольшой островок. Берега были низкие, кое-где поросшие кривыми, изуродованными деревьями. В высокой траве на небольшой поляне находилось селение индейцев — три-четыре полуразвалившиеся хижины и два вигвама. Мы не заметили там никаких признаков жизни и прошли мимо.
Скоро мы круто повернули в очень узкий пролив — его не было на карте, но Кристоферсон его знал — и, пройдя несколько миль, как по реке, оказались неожиданно в бухте Курсель, возле южного окончания полуострова. Здесь поднимались утесы цвета слоновой кости и необычного строения, обрамленные кустиками травы, словно бакенбардами. У подножия их были глубокие фиорды и пещеры, где кишмя кишели тюлени.
Опыт научил нас не слишком доверять хорошей погоде. Мечтая достичь цели нашего путешествия, мы, когда входили в открытые воды, беспокоились, как бы не поднялся ветер, не задержал нас или не заставил бы в поисках убежища повернуть назад.
Но погода все время держалась тихая. Царило то неестественное зловещее спокойствие, когда природа собирает силы для неистовой бури. Мы пересекли бухту Текеника и прошли между островом Паксадл и полуостровом Харди. Пока нависшие облака не сулили ничего опасного, кроме дождя, и мы направились через залив Нассау к северной оконечности острова Греви.
Были видны низкие берега островов Вулластон, тех, что находились поблизости от нас. Случайные просветы в облаках позволили мельком взглянуть на горные хребты отдаленного острова. Когда же приблизились к острову Греви, пошел дождь, закрыв все, кроме самого берега, вдоль которого мы шли. Поэтому нас встретили не скалы и горы, как нам думалось, а острова, довольно унылые с виду, с безлесными равнинами, поросшими желтой травой, — лишь у самого берега виднелась зеленая кайма. Но по мере того как мы плыли все дальше по бухте Греттон, сквозь завесу облаков показались горы, открывшие нам величие этого края.
ГЛАВА XXII
ПОПОЙКА И КРЕСТИНЫ
ОСТРОВА Вулластон — последняя группа островов у юго-западной оконечности Южной Америки, последние вздымающиеся над поверхностью океана вершины Кордильер. Западные ветры наталкиваются здесь на горные хребты и сворачивают к северу, потом, набравшись сил, в неистовстве проносятся вокруг островов Вулластон и превращают их в область постоянных штормов. Горные вершины задерживают облака, чтобы не упустить ни горстки снега, приносимого на эти унылые берега безжалостными бурями и снегопадами.
Острова необитаемы. Поэтому мы были поражены, когда, войдя в пролив Виктории, где намеревались остановиться на ночь, увидели дымок над заброшенным, как мы полагали, лагерем на острове Бейли, что много лет назад построил здесь Кристоферсон. Длинная низкая хижина, сколоченная из досок и крытая жестью, стояла на берегу, а позади нее начиналась великолепная густая и сочная зелень кустарников. Метрах в десяти оттуда, в рощице, почти скрытый от глаз деревьями канело, находился индейский вигвам.
Когда мы подошли ближе, грубо сколоченный тузик с двумя гребцами направился от берега к нам навстречу. Пока отдавали якорь, лодчонка остановилась неподалеку от нас, но так, что между нами было достаточное расстояние, и гребцы принялись нас разглядывать с явным любопытством и недоверием. Какие бы у них ни возникли опасения на наш счет, их внешность тоже нельзя было назвать особенно располагающей. Эти двое — белый и индеец — были грязны и неряшливы. Белый — молодой, с распутным и красивым, несмотря на свалявшиеся космы шелковистых бакенбард, лицом, но с глазами злобными и безжалостными. Такие глаза часто встречаются у слащавых женоподобных красавчиков. Оглядев нас и сделав свои выводы, он поздоровался и пригласил на берег.
40
В 1851 году Англия была поражена сообщением из Тьерра-дель-Фуэго о голодной смерти капитана Аллена Гардинера, его небольшого миссионерского отряда и команды. Рассказ об ужасах и страданиях, которые им пришлось пережить, сохранился в поразительном дневнике капитана, чудом уцелевшем и найденном рядом с останками несчастного. Читая этот дневник, не знаешь, восхищаться ли преданностью капитана своей религии, преданностью более горячей, чем у самого Иова, или же возмущаться его слюнявой глупостью. Однако в память о мученическом конце Гардинера, «мореплавателя и святого», как его наивно величают в мемуарах, была построена Южноамериканская миссия. И можно сказать, смерть капитана была полностью отомщена: с благоволения миссии истребили почти все племя яган.
Остров Кеппел, один из западных Фолклендских островов, превратили в пункт, откуда на шхуне — она называлась «Аллен Гардинер»— миссионеры могли сообщаться с Тьерра-дель-Фуэго и куда индейцев привозили для обучения. Сначала сближению с индейцами помогло то, что вновь отыскали Джемми Баттона, которого, если помнят читавшие «Путешествие на «Бигле»» Дарвина, ребенком взяли в Англию, дали ему там образование, представили королеве и вернули домой, к своему племени. Джемми Баттон, ныне пожилой человек, сохранил еще в памяти искры знания английского языка, из которых истовые порывы миссионерского пыла смогли раздуть спасительное пламя для его народа.
Итак, мальчиков с Фуэго отвозили на Кеппел, и если большинство детей умирало за годы учения, то по крайней мере было утешение, что умирали они спасенными. Бедный малыш Питер Дункан, которого когда-то звали Малтглиунджер! Ему было всего одиннадцать лет, когда смерть унесла его. «Я любил маленького Питера Дункана, — писал домой миссионер. — Он был добр и послушен. Я буду скучать о нем; когда я взгляну на класс, то уже не встречу его веселой улыбки, не увижу чудесных глаз. Бедный маленький Питер! Он любил повторять: «Я хочу быть таким же, как Иисус»».
Однажды «Аллен Гардинер» вез домой на Наварино двух маленьких индейцев, приятелей Питера. Надо сказать, что уважение к собственности не было традицией этого народа, просто иногда им нравились какие-то вещи. Ребятишки увидели на борту катера всякие мелочи, которые им приглянулись, и за долгую поездку у них была возможность кое-что взять. Они и взяли. Вещей хватились, мальчиков обыскали, и все нашли. Капитан, суровый и честный человек, как и следовало, побранил детей, назвав их всякими оскорбительными словами, отвратительный и позорный смысл которых маленькие христиане, несомненно, давно уже знали.
В воскресенье «Аллен Гардинер» бросил якорь в Уоллиа. Мальчиков — они были жестоко обижены — обступили на берегу родные, а капитан в сопровождении всей команды, за исключением повара, который на камбузе готовил пудинг с изюмом, пришел к одному из вигвамов, где начал торжественное богослужение.
В это воскресное утро индейцы проявили необычный интерес к службе, они толпой окружили христиан. И когда прозвучало благословение, они схватили дубинки и камни и перебили всех белых до одного. Повар, услышав шум и разобрав, в чем дело, прыгнул за борт и поплыл к берегу. Он убежал в лес и добрался до южного берега Наварино, где попал в руки другого туземного племени. Убивать повара им не было никакого смысла, поэтому они относились к нему хорошо. Через некоторые время его подобрал какой-то корабль, и он возвратился к себе на родину. —