А Берте, захмелев, танцует какой-то еще не совсем забытый военный танец своего племени и потом снова погружается в мрачное оцепенение, из которого мы его вывели веселым шумом. Он долго сидит так, молча опустив голову на грудь, и вдруг неожиданно вскидывает голову и выкрикивает во все горло дикую непристойность. Женщины отворачиваются, заткнув уши, а в глазах у них смех.
Маргарита не произносит ни слова; среди общего пьяного галдежа молодая мать остается спокойной и молчаливой.
— Ты счастлива здесь? — спрашиваю я, садясь с нею рядом. Она немного говорит по-английски и отвечает почти шепотом, тихим и приятным голосом.
— Нет, не счастлива, — произносит она, стыдливо прикрывая грудь, которую сосет ребенок.
— А тебе нравится в Ушуае?
— Да.
Я перевожу взгляд с ее круглого, как заходящая луна, невозмутимого, как у изваяний Будды, печального и нежного лица на физиономию мрачного животного, ее сожителя.
— Ты любишь его? — спрашиваю я.
Она прячет от меня лицо и наконец отвечает очень спокойно:
— Да, я его люблю.
На вопрос, как зовут ее ребенка, Маргарита горестно отвечает, что младенца не крестили и у него нет имени. Это девочка. Не знаю, что на меня тогда нашло, но вовсе не по легкомыслию, хотя я не верю в бога, я сказал юной матери, что совершу обряд крещения и дам ребенку имя своей жены. Спросили у отца, и, когда я заверил его, что имею право выполнять эту церемонию, он проявил непритворный интерес к нашей затее. Мой помощник повел себя с неожиданным достоинством: объяснил по-испански всем присутствующим, в чем состоит обряд, и по его указаниям берлога была превращена в часовню. Кое-как убрали мусор с пола, посредине поставили жестянку из-под керосина — подставку для купели. Женевьева вычистила единственный таз, великолепный сосуд, покрытый розовой эмалью, и, наполнив его дождевой водой, поставила на жестянку, Я с младенцем на руках занял свое место у купели, а родители — рядом со мной с обеих сторон; остальные все встали немного поодаль. Я сделал знак рукой, и все благоговейно смолкли.
— Боже милосердный, — начал я молитву, — да пребудет это дитя во здравии и благополучии, и да сменятся невзгоды, выпавшие ей при рождении, истинным счастьем. С этой молитвой именем бога нарекаю ее Кэтлин Кент Гарсиа.
И я помочил ребенку лоб водой и поцеловал его.
— Это какой церкви обряд? — спросил Гарсиа, когда я закончил церемонию.
— Бог един, — ответил я.
— El mismo Dios, — повторили они растроганно.
Меня попросили написать свидетельство о крещении. Я составил его и дал Гарсиа с письмом к старому мистеру Лоуренсу, в котором умолял его не объявлять мой поступок незаконным.
Как мы вернулись на катер в ту ночь, никто не помнил. Проснулись, когда было уже совсем светло. Дул штормовой ветер, и даже в нашем сравнительно надежном укрытии трудно было подойти на лодке к берегу. Из-за ветра мы провели день на берегу и, чтобы развлечь Кристоферсона, отправились на прогулку с Васкесом, который нас всех очень забавлял. Он находился в отличном расположении духа и хвастливо заявил мне, что церемония предыдущего вечера была ему особенно приятна: ведь на самом-то деле крестили его ребенка. «Тем лучше для маленькой Кэтлин», — подумал я.
В этот день унылые болота острова Бейли золотились под лучами солнца, а бесчисленные озера, разбросанные по равнине, отражали яркую синеву небосвода[42]. Чахлые деревья, росшие только в низких местах, говорили о том, какие здесь дуют неистовые ветры.
Из-за ветра мы и на следующий день вынуждены были задержаться на острове и отправились с помощником к самой высокой горной вершине — тысяча сто футов над уровнем моря. Путь лежал через заболоченные равнины и топи, по каменистым горным склонам, сквозь густые заросли кустарника и согнутых ветром деревьев. Над нами то сияло солнце, то начинал лить дождь. Вымокнув до костей под холодным ливнем, мы стали осторожнее и, когда приближался шквал, искали убежища в расщелинах скал или укрывались под деревом с низко нависающими ветвями, на которые мы кидали большие охапки сучьев. В этих убежищах, согнувшись в три погибели и дрожа от холода, мы пережидали, пока дождь и ветер не промчатся мимо.
Преодолеваем еще несколько сот футов — и вот последний крутой подъем позади. Мы на вершине и, прильнув к камням, чтобы не снесло порывами бури, обозреваем необъятные просторы удивительной земли, где лежит мыс Горн. Сквозь завесу бегущих облаков проглядывают горные вершины, море, блистающее у подножия гор, голые острова, то укрытые черной тенью грозовых туч, то залитые солнцем, отсвечивающим на забрызганных пеной склонах, то окутанные пеленой дождя. Пока так стоим, на нас вдруг опускается полуночная тьма и скрывает все, кроме остроконечной вершины скалы, где мы укрылись от бури.
42
На острове Бейли в 1877 году была основана миссия с мистером Б. во главе. Через несколько лет ее перевели в Текенику. В своих отчетах, забавных непринужденностью изложения, Б. горько сетует на «распущенные туземные нравы», которые позволяют восьмилетним девочкам выходить замуж за женатых мужчин. «Я заставлю их вести достойную жизнь», — писал он. Он забрал этих девочек в сиротский дом и принялся их воспитывать с таким рвением, что вскорости разразился настоящий скандал. Слухи о проделках Б. дошли до миссис Б. и крайне ее огорчили; они достигли ушей епископа на другом краю Фолклендских островов. Б. позволял себе слишком много. Решили официально призвать его к ответственности, но вдруг весьма кстати мистер Б. упал за борт лодки и утонул. В Англии миссионерский журнал изобразил этот эпизод в самом трогательном свете: «Однажды по причине, которая осталась невыясненной, перевернулась лодка, где находился мистер Б., и он утонул, к великому горю супруги и детей. На берегу печальное событие заметили слишком поздно, однако туземки выказали необычайную преданность и отвагу: они бросились в океан и поплыли к месту гибели в надежде спасти своего друга, но был прилив, и волны снова и снова швыряли их назад. И хотя мистера Б. нет больше среди тех, кому, жертвуя собой, он отдавал все свои силы, его труд сейчас приносит свои плоды». К этому можно добавить эпилог: некоторое время спустя на берегу подобрали череп и опознали как череп мистера Б. Его тщательно упаковали в специальный ящичек и поставили в часовню, чтобы потом переправить на Фолклендские острова. Мальчик индеец, по имени Сирил Матеен, был среди тех, кого послали за ящиком. Он вынул из ящика череп мистера Б. и, держа его в руках, с широкой улыбкой обратился к нему так: «О ты, бледнолицый! Ты много любить наши женщины!» —