Предпоследняя восточная бухта могла бы служить нам зимней гаванью, но мы рисковали бы остаться здесь без плавника, связь с ненцами оказалась бы тоже затруднительной, а возможно даже неосуществимой.
Вчера я с Бирулей и Вальтером предпринял пешком экскурсию на берег в сопровождении Расторгуева в качестве носильщика. Мы поставили себе целью подняться на горы к северу от «Зари» для того, чтобы решить вопрос о Таймырском проливе; вместе с тем нам представилась возможность поохотиться за оленями. К 10 часам мы были на берегу. Вальтер пошел на восток, Бируля и я — на запад. Пройдя отмель, мы поднялись на гору высотой 70 м. Ее вершина состоит из хаотического нагромождения гранито-гнейсовых глыб, лазая по которым можно сломать себе шею и ноги. Пройдя около 9 км и подкрепившись сухарями и шоколадом, мы хотели подняться на следующую вершину, когда донесся звук выстрела трехстволки доктора и перед нами предстало интересное зрелище— охота на оленей в открытой тундре: один олень свалился, два раза перевернулся и, поднявшись, бросился бежать к морю; два других оленя и две важенки с олененком убежали в противоположном направлении. Я отправился помочь доктору в преследовании подстреленных оленей и доставке убитых. О казалось, что два оленя были убиты наповал; Расторгуев тут же принялся свежевать их.
Направляясь к горам, мы увидели еще пять оленей. Решили оставить их в покое, так как бессмысленно убивать животных, если невозможно их забрать. Вскоре показалось стадо из 15 оленей, которые остановились на расстоянии выстрела от меня. Моя винтовка осталась у Расторгуева, а под рукой был только дробовик, поэтому я воздержался от стрельбы.
На вершине горы на высоте 102 м над уровнем моря угловатые каменные глыбы и плитообразные отдельности гранита были рассеяны в столь неустойчивом равновесии, что могли ежеминутно обрушиться на путника, вторгнувшегося в эту безжизненную каменистую пустыню. Здесь нас накрыл густой туман. В этом тумане ни о каких наблюдениях не могло быть и речи.
Обратно шли широкой цепью. Я держался побережья. Туман был настолько плотный, что я потерял товарищей из виду и не нашел даже того места, где оставил Расторгуева. Лишь позже, когда на юге туман немного рассеялся, я заметил, что давно прошел нужное место. Один раз слышал выстрелы товарищей, очевидно по стае гусей. Гуси появились передо мною, как едва распознаваемое в тумане облако, и опять исчезли. Затем я прошел мимо трупа оленя—печальной жертвы волков, которые, видимо, накануне его задрали, а доктор обнаружил остатки съеденного теми же хищниками песца. Для меня было новостью, что волк проникает далеко на север — до 76° с. ш.
Было уже поздно. Я дал сигнальный выстрел, но звук отнесло, очевидно, ветром, так как я не получил ответа. Решил пуститься в обратный путь, не разыскивая больше товарищей. Когда я пришел в 1 час ночи на мыс, куда должны были за нами приехать, все трое были уже там и обрадовались при виде меня, так как каждый из нас был озабочен судьбой своих спутников. Мой шагомер показывал 35 км — хорошая прогулка по тундре и по скалистым массивам. Стало холодно и сыро. «Заря» стояла дальше от берега, чем утром, с нее не спускали никакой шлюпки, чтобы послать за нами. Зееберг, проведший весь день на мысе ради магнитных наблюдений, произвести которые ему, однако, помешал туман, уже два часа назад переправился на яхту на каяке, чтобы позаботиться о лодке для нас, но и он не возвращался. На «Заре», казалось, царило безмятежное спокойствие, а мы мерзли в ожидании шлюпки еще два долгих часа. Наконец в 3 часа утра прибыл добряк Зееберг и доставил нам, борясь с встречным ветром и течением, два двухместных каяка. Он хотел провести ночь на берегу, надеясь осуществить намеченную работу следующим утром. Тем временем прибыл паровой катер. Он был прислан Коломейцевым, только что вернувшимся на судно. Мы забрали Зееберга со всеми инструментами и пошли полным ходом к судну. В 5 часов утра были снова в тепле, обсушились, вычистили ружья и, позавтракав, в 6 часов крепко уснули.
Сегодня доктор с тремя матросами привез на катере оленей, причем с места охоты до ближайшей свободной от льда бухты пришлось около 4 км тащить их на спине.
Тем временем зюйд-вест нагнал лед. «Заря» со вчерашнего дня уже не раз меняла место стоянки, и Матисен не смог выслать нам ночью шлюпку — на борту были заняты все семь матросов, а остальные находились с Коломейцевым на паровом катере. Лед закрыл выход из фиорда. Если норд-ост не вынесет эту преграду, то мы окажемся здесь в западне!
Пятница 31 августа. Ситуация та же. Матисен был на берегу и сообщил, что льды, насколько видит глаз, плотно скованы. Ночью свежий бриз пригнал лед к самому судну. «Заря» бросила якорь у северного острова под защитой западного мыса. Днем заштилело. Ждем терпеливо перемены ветра в надежде на освобождение. Вчера выпал первый снег. Температура -0,5°.
Команда здорова, настроение бодрое. Вчера узнал от Расторгуева, что матросы курят по очереди из общей трубки, и сегодня роздал им курительные трубки. Затем Расторгуев рассказал мне о своей жизни после того, как мы расстались с ним в 1893 г. на реке Хатанге.
Воскресенье 2 сентября. Положение не меняется — ветер упорно дует с юго-запада. Вчера мы дважды меняли стоянку, так как лед направлялся по фиорду на нас. В настоящее время мы стоим посреди фиорда под защитой маленького скалистого островка. Вчера я предпринял с Вальтером экскурсию в двухместном каяке к южному острову, на котором мы были в прошлый понедельник (27.V III). Довольно легко продвигаясь в каяке против ветра и волны, мы установили, что это был остров. Большую помощь оказала огромная льдина, севшая на мель. Под ее защитой мы смогли повернуть, так как высокая боковая волна опасна для каяка. Остров простирается приблизительно на 8,5 км к юго-юго-западу, из которых 6 км я промерил шагомером. Ширина острова около 2 км. Его побережье сильно изрезано. На измеренном мною протяжении имеется три залива. Поверхность острова представляет собою низкую топкую тундру («морая», как на Новосибирских островах ее называют промышленники мамонтовой кости). Поперек острова простираются плоские 20-метровые гранито-гнейсовые возвышенности. Этот ландшафт можно лучше всего охарактеризовать выражением «могильной тундры»: на всей поверхности расположены отдельные горизонтально лежащие гранито-гнейсовые плиты больших размеров, напоминающие надгробные памятники на кладбище. Некоторые плиты стоят более или менее отвесно; среди них мы нашли плиту высотой 2,6 м и шириной 3,5 м при толщине 0,5 м, с подветренной стороны которой сели позавтракать. Эти каменные плиты как бы созданы природой для нанесения надписей, и если нам пришлось бы здесь зимовать, то надпись была бы выдолблена. Через несколько веков, если какая-нибудь экспедиция посетит эти места, наши славные потомки были бы немало удивлены теми гигантскими усилиями, которые, по их мнению, мы должны были приложить, устанавливая эту плиту, так как ее основание находится на большой глубине в земле.
С гранитной вершины острова открывался вид на фиорд, на всем протяжении свободный от льдов. Дальше за проливом виднелась южная оконечность острова и море, плотно забитое льдом. Лишь у западного берега острова оставалась узкая полынья и на горизонте другая, по ту сторону архипелага. Я надеялся обогнуть этот архипелаг 28 августа. Очевидно, это тот самый остров, которого я ранее тщетно пытался достигнуть. Как и тогда, по ту сторону архипелага плотный лед. Тундра покрылась ровной снежной пеленой, из-под которой выступают темные, обросшие лишайниками каменные плиты. Ходьба по тундре стала затруднительнее: при каждом шаге нога скользит по обледенелым кочкам и с трудом ее вытаскиваешь из подмерзшей почвы. Жизнь в тундре за последние дни замерла. Кроме пролетавших большими стаями пуночек, мы видели единичных песочников (Tringa alpina), пару крачек (Sterna macrura), одну чайку (Larus fuscus) и двух гагар. Во время странствования с Вальтером по таймырской тундре наши мысли невольно обращались к воспоминаниям о том человеке, который принял бы живейшее участие в нашей экспедиции, будь он в живых,— к исследователю реки Таймыры А. Миддендорфу.