Гидрограф взял к себе каюром рулевого Железнякова, своего постоянного помощника при гидрологических и топографических работах, а я кочегара Носова. Они шагали с правой, а мы с левой стороны нарт. В моей упряжке в качестве передовых вожаков были Туркан, моя любимая собака, и Печать. Турканом или Туруханом якуты называют гагу (Soraateria spectabilis), самец которой имеет брачный наряд в виде черного плаща с белым воротником и грудью. Его красивое оперение вместе со сверкающим оранжевым бугорком на клюве и зелеными круглыми, как яблоки, щеками представляет действительно привлекательное зрелище. Собака Туркан и была названа в Усть-Янске по имени этого пернатого благодаря своей черной спине, белой шее и белой груди. Он принадлежит к числу сильнейших и красивейших ездовых устьянских собак. Печать хорошо повинуется и сильно тянет. Во второй паре следуют Соколка и Шахмат, первая такой же масти, как Туркан, второй — в серых и желтых крапинках, похожий на волка, но короткошерстый и с головой меньшей, чем у остальных, похожих на волков, собак другой нарты: серого Сегана и Керемеса. Соколка названа так, очевидно, чтобы охарактеризовать стремительность ее бега. Кличку Шахмата я мог бы рассматривать как плохое предзнаменование в предпринятом нами путешествии. В третьей паре моей нарты была Ласка и Крошка: первая длинношерстая устьянская собака не совсем чистой крови, но с отличными качествами, всегда добросовестно тянущая свою постромку. Два необычайно водянисто-светлых глаза на ее широкой морде, покрытой косматой шерстью, придавали ей полное преданности, отчасти напоминавшее сову выражение. Крошка — белая молодая самка из Западной Сибири — была моложе всех ненецких собак; она научилась зимой ходить в упряжке и превзошла в этой добродетели большинство своих одноплеменников.
Передовыми собаками второй нарты были — вышеназванный серый Сеган и его тезка черный Сеган с тупым носом и бурой мордой. Во второй паре были Туркан II и Собака. Первый из них, отличающийся робким нравом, был похож на Туркана I, лишь более светлой масти с желтоватым воротником и жилетом, но более короткошерстый, чем его соименник. Собака по своему сложению и окраске походила на гончую. В последней паре второй нарты были Керемес и Красный. Керемес — сильнейшее и красивейшее животное, по своему строению и цвету шерсти был типичной волкоподобной восточносибирской собакой. Красный — красновато-желтая остяцкая собака — в отношении своей работоспособности не уступал восточносибирским. Он уже показал себя в медвежьей охоте, обнаруживая в своих повадках и по внешнему виду примесь крови охотничьей собаки. Это были лучшие собаки, покинувшие в тот день «Зарю». Из шести собак, везших с огромным напряжением мои нарты, вернулись обратно на «Зарю» лишь три, а из второй упряжки четыре.
На каждой нарте было около 300 кг груза. Не обшитые железом деревянные полозья глубоко врезались в снег. Собаки тянули с напряжением и медленно, и двигавшиеся нарты мгновенно останавливались, как только они не натягивали с полной силой постромки. Первую часть пути я шел впереди. Шедшему сзади было легче, так как собаки задних нарт сами старались не отставать. Вскоре Носов принялся подгонять животных плетью, им самим изготовленной. Он придерживался мнения, что собаки ленивы и что люди напрягают свои силы больше, нежели они. Я запретил прибегать к этому способу, так как устьянские ездовые собаки не привыкли к такому управлению. Лишь когда в условиях крайней необходимости собаки должны были приложить последние усилия перед своей смертью или когда какая-нибудь из них проявляла упрямство и лень, могла возникнуть речь о плетке.
После шестичасового марша мы прошли ничтожное расстояние в 13 км и еще 3 км за мыс Сморлаус у входа в Таймырский пролив. В 8 часов вечера остановились на отдых у тороса двухметровой высоты. Я не решался слишком много требовать от собак, утомившихся в течение первого дня пути, тем более что в последнее время они немало поработали в поездке Матисена к архипелагу Норденшельда; не менее утомительна была доставка плавника перед нашим отъездом. Собаки представляли собой большой капитал, который необходимо было бережно хранить для санных поездок будущего года и для обратного пути после достижения нашей главной цели — неисследованной полярной области. Нельзя забывать, что число хороших ездовых собак значительно сократилось. Две прекрасные устьянские собаки пали зимой в результате неизвестного заболевания, восемь лучших ушли безвозвратно с Коломейцевым. Из ненецких собак пало в течение зимы двадцать, а из оставшихся можно считать пригодными только шесть. В надежде, что молодняк на примере устья неких собак воспитается в хороших ездовых, я мог бы рассчитывать будущей зимой иметь около 30, вместо купленных первоначально 60 собак. Следовательно, в этом году предстояло принести немало жертв ради крайней необходимости беречь собак. В этой поездке я впервые произвел опыт запряжки саней 6 собаками против обычного числа 12, но уже первый день показал, что к ним были предъявлены непосильные требования, а поэтому я решил продолжать поездку без каюров.
В связи с моим намерением после поездки на Челюскин отправиться к устью Таймыры в начале лета по твердому льду и частью по открытому морю, когда нельзя будет раосчитывать на собак, мне хотелось часть оставшегося провианта перебросить возможно дальше на восток. Поэтому на следующий день я отправил обоих матросов с распряженной нартой обратно на «Зарю» с их спальными мешками, ружьями, патронами и одеждой. Весь провиант я решил попытаться доставить на оставшихся нартах хотя бы до мыса Миддендорфа, который, по первому предположению, лежал почти на полупути до устья Таймыры и находился, so всяком случае, в двухдневном переходе на восток от «Зари».
После того как на другое утро при совершенно ясном небе, полном безветрии и температуре —25,8° Колчак произвел от 8 до 9 часов определение долготы, затем в полдень взял полуденную высоту солнца для определения широты и в промежутке определил магнитные постоянные, мы в час дня двинулись дальше. Первые полчаса мы шли в сопровождении матросов с запряженной теперь уже 12 собаками нартой. На нарте было теперь около 560 кг груза. Первые полчаса собаки, возбужденные совместной работой и в пылу первого усердия, везли довольно хорошо. Распрощавшись с матросами, я отослал их с пожеланиями счастливого пути домой. Через два часа рвение собак иссякло, и они с трудом тащились вперед. Для сокращения веса саней я решил здесь, в 18 км от «Зари», заложить склад продовольствия, чтобы не повредить собакам, если везти весь груз до мыса Миддендорфа, т. е. еще 18 км.
Мы заложили большую часть продовольствия и 48 кг собачьего корма с подветренной стороны гранитного валуна на южном берегу Таймырского пролива, не доходя до его сужения. Рядом с валуном я воткнул в снег в виде знака лыжную палку. Воров и разбойников, даже в образе песцов, которые обременяли Нансена во время его зимовки на Земле Франца-Иосифа, здесь нет. Следов белых медведей здесь также не было видно, так что я без опаски сгрузил наше продовольствие прямо на снег, без какой-либо защиты. Закапывание в снег, таяние которого могло начаться еще до нашего возвращения, больше повредило бы провианту, чем посещение склада зверями. С собою я взял приблизительно четвертую часть сухарей в мешке и весь запас сахара и шпига, которые могли здесь испортиться. Кроме того, взял консервы по расчету для двух человек на 30 дней. Расчет был не очень щедрый, так как я надеялся найти в фиорде Гафнера склад в хорошем состоянии и думал пополнить там недостающее, в том числе собачий корм.
Теперь, когда сани стали легче, собаки тащили около 380 кг без большого напряжения. На солнце было так тепло, что я снял верхнюю одежду и, пока тащил сани или бежал рядом, мне было достаточно кожаной жилетки и шерстяной фуфайки.
Расставшись с каюрами, я взял на себя управление собаками. Это выражалось в том, что я выкрикивал командные слова, время от времени рассказывал им якутские истории и корм; перед ночлегом. Колчак находил, что мой метод слишком доброcердечен и мягок, но я все же оставался ему верен. Я шагал как каюр, с правой стороны нарты, гидрограф слева. В 8 часов 30 минут вечера мы достигли мыса Гелленорм, расположенного против мыса Миддендорфа. Если не считать полутора часов, которые были затрачены на устройство запасного склада, то мы проехали сегодня 22 км за 6 часов. Этот успех следовало отнести за счет облегчения веса саней. Туркан, которого я впряг первым вожаком вместе с Печатью, довольно хорошо слушался моего голоса. Когда порвался потяг между обеими передовыми собаками и следующей парой, Туркан и Печать стремительно помчались на берег. Я бросился их догонять; Туркан, услышав мой зов, тотчас же повернул назад и направился ко мне. После того как беглецы были снова запряжены, дело пошло на лад. Приблизившись к мысу Гелленорм, мы обнаружили отсутствие железного лома, незаменимого для торможения нарт в пути и для привязи собак на стоянке, но вскоре я его нашел по следу благодаря ясной погоде. Поземок, пурга или густой туман замели бы следы и нарушили ориентировку.