Мирный покой поварни был нарушен, она превратилась в шумный заезжий двор. 22 марта Петр Стрижев, Николай Куртах, Василий Чичаг и Алексей были готовы к отъезду на Новую Сибирь. Этой партии промышленников надлежало устроить там склад юколы на Высоком мысе. Затем Стрижев и Алексей должны были вернуться на материк за врачом и попутно отвезти почту. З а два дня, оставшиеся до отъезда, кроме всех остальных дел, мне надо было уладить возникшие споры.
Старый знакомый экспедиции якут Алексей Горохов, отец Василия Чичага, приехал со своим младшим сыном Микентаем (Иннокентием). Микентай был полным очарования мальчуганом 12 лет. Его лицо сохраняло всегда серьезное и важное выражение. Микентая было не легко смутить и вывести из равновесия. Он вышел из себя только один раз, когда его старшие соплеменники, 15-летний жених Николай и сын Уйбана, хотели отнять у него объявления из Петербургской газеты. Эти вырезанные мною рисунки доставляли ему много удовольствия. Чтобы восстановить мир, я должен был распределить поровну между двумя женихами и Микентаем заинтересовавшие их рекламные картинки (дамы в корсетах, велосипедисты и т. п.). Уже в течение пяти лет Микентай проводил летние месяцы на Большом Ляховском острове вместе с отцом; благодаря этому он приобрел известный опыт и выполнял не хуже взрослого обязанности каюра.
Благодаря приезду Бруснева и доставке нового продовольствия и чая я получил возможность отблагодарить своих гостей за подарки и обеспечить их продуктами на обратный путь. Желания моих друзей получить на память некоторые предметы, находившиеся на «Заре», я надеялся удовлетворить, когда судно придет к устью Лены, и обещал передать их Джергели для раздачи остальным.
Бруснев привез из Булуна сообщение, что пароход «Лена», имеющий осадку 7 футов (2,13 м ), прошел по Быковской протоке, не сев на банку. Бухта Тикси является хорошей гаванью, в которой «Лена» могла бы нас ожидать, не подвергаясь опасности. Бруснев передал мне письмо от Торгерсена, который предлагал свои услуги, если бы я захотел зайти в эту гавань. Решено, что Бруснев будет нас ждать у мыса Караульного. Он обследует побережье и по возможности фарватер, расставит знаки и произведет, кроме того, ботаническое, зоологические и другие сборы.
Вечером 23 марта все дела были закончены. Письма и телеграммы написаны. Все мои вещи, за исключением спального мешка, были погружены с вечера на нарты Николаем Омуком, моим единственным проводником.
Утром 24 марта я был готов к отъезду в обратный путь. Сейчас же после меня Бруснев уезжал в Казачье и вслед за нами хотели ехать мои друзья, так что Айджергайдах останется снова пустынным, каким был до нашего приезда.
Когда я закурил с друзьями трубку на прощанье, наша беседа коснулась «Америкатер-ары» (острова Беннета).
— Веришь ли ты, Джергели, что на Америкатер-ари существует тоже ичита? — спросил я.
— Ханна барей? (где же ему оставаться?) — ответил он.
Это соответствовало по смыслу «само собой разумеется».
— Как ты думаешь? — спросил я дальше,— надо ли мне что-нибудь предпринять, чтобы расположить в свою пользу ичиту Америкатер-ары?
Джергели взволнованно ответил:
— Для этого существует два способа: во-первых, построй маленький стол из каменной плиты на четырех каменных ножках, на каждый угол стола положи маленькую серебряную монетку, больших денег для этого не надо. Во-вторых, кинь в тундру колоду карт, лучше совершенно новую, и тогда ичита получит все, что он хочет. Он будет тебе благодарен, и ты можешь быть уверен, что оттуда благополучно вернешься домой.
Джергели провожал меня еще некоторое расстояние, стоя на полозьях нарты. Затем мы обнялись в последний раз и крикнули друг другу «прости, прости, прости!» Я долго еще видел его маленькую ловкую и гибкую фигуру, видел, как он махал своей шапкой, обнажив седую восьмидесятилетнюю голову, этот необычайно круглый череп, в котором были скрыты поразительная память, острый ум и верная, детски чистая душа. Этот милый эвен излучает такое очарование, которое я не могу определить иначе, как словом «шарм»[132]. Его образ возбуждает в памяти столько воспоминаний, что мне хотелось бы посвятить ему целую главу, но не хватает для этого у меня ни времени, ни места! Теперь вперед к «Заре»!
Через 9 1/2 часов мы добрались до Чай-поварни. Была восхитительная погода. Д аже на самом перевале Хаптагай-тас было совершенно безветренно и воздух абсолютно прозрачен. На следующее утро, 25 марта в 10 часов начался наш переход по льду с материка к Большому Ляховскому острову. Мы придерживались следов недавно проехавших здесь нарт, которые довольно точно направлялись на северо-восток 3°, отклонившись всего лишь на 8° от моих довольно приближенных пеленгов.
В 8 часов 10 минут вечера после десятичасового пути мы добрались в темноте до Малого Зимовья, где застали Стрижева и его трех спутников. Я испытал огромное удовольствие, оказавшись в натопленном помещении. Промышленники жаловались на усталость своих собак и хотели дать им еще день отдыха. Теперь мне представлялся случай обсудить со Стрижевым некоторые свои распоряжения и узнать от него ряд новостей. Мне было интересно услышать о путешествии Коломейцева. Как писал Расторгуев, 14 мая они прибыли с Коломейцевым в гавань Диксон. Там повстречали медведей, из них уложили двух. В тот же день натолкнулись на первую полынью. Во время дальнейшего перехода в Гольчиху, до которой доехали 30 мая, был убит олень и застрелено шесть белых куропаток, поэтому ни они сами, ни собаки не терпели недостатка в питании. Вое восемь собак, которых Расторгуев необычайно расхваливал, пришли в Гольчиху в хорошем состоянии. Оттуда путешествие продолжалось на оленях, затем на лодке до Енисейска.
В Янской области, по словам Стрижева, распространилась проказа, вероятно занесенная из Колымского округа, где она встречалась раньше в улусе Эльге на Аби. Эта зима отличалась от предыдущей необычайной мягкостью. В Казачьем температура не опускалась ниже —51°, тогда как год назад термометр показывал зимою —60°. Зима 1900/01 г. завершилась сильными снегопадами, в отличие от прошлого года. В этом году атмосферные осадки пока незначительны.
Стрижев благодарил за полученный отпуск, великолепно им проведенный. Разумеется, он оказался в центре внимания и каждый вечер вокруг него собиралось все население Казачьего. Слушатели не могли вдоволь насладиться рассказами о переживаниях Стрижева во время его путешествия через всю Сибирь и далее по Европейской России и наконец во время плавания на «Заре».
Николай Куртах и Василий Чичаг успешно поохотились: после отъезда из Айджергайдаха был застрелен олень у поварни Портнягина нашей первой лагерной стоянки, и второй олень здесь, у Малого Зимовья. Стадо, встреченное близ Айджергайдаха, состояло исключительно из важенок и годовалых оленей. Вчера здесь был застрелен двухгодовалый олень; у него уже сброшен один рог. Очевидно, этот молодой олень только что перебрался сюда. Старые олени давно сбросили свои рога, а важенки сбрасывают рога лишь после отела. В этот день, 26 марта, я слышал первую белую куропатку.
27 марта утром Стрижев отправился со своими тремя спутниками дальше. Все были бодры и веселы. Стрижев был очень красив в своем новом чукотском костюме, приобретенном в Казачьем. Его одежда состояла из тесно прилегающих меховых штанов и теплой легкой «парки».
Этот и следующие два дня я использовал на изучение обнажения льда[133] западнее и восточнее Малого Зимовья.
Ничего существенного к своим прежним наблюдениям не могу добавить. Интересно видеть, как ископаемый лед тает не только летом, но уже и теперь, даже при столь низких температурах, какие преобладали здесь в мое отсутствие. Частицы глины и песка во льду, как и принесенная ветром на поверхность льда пыль, нагреваются на солнце так сильно, что вокруг них оттаивает лед. И теперь уже были видны сосульки на ледяных скалах, правда, менее крупные, чем те, которые меня поразили в конце апреля и начале мая 1886 г.