Здесь кончаются записи моего дневника за истекший день. Из этой короткой выдержки многим будет ясно, что плавание в водах северного магнитного полюса ни в каком случае не может считаться приятным.
Вечером я сидел и записывал в свой дневник события дня, как вдруг услышал до мозга костей потрясший меня крик — ужасный крик: случилось что-то необычайное! В одну минуту все были на палубе. Среди черной ночи — к счастью, совершенно тихой — из машинного светового люка било большое пламя и шел густой удушливый дым. В машинном отделении горело — посреди бидонов с керосином, в которых было 10 000 литров керосина. Мы все знали, что случится, когда нагреются баки: „Йоа“ и все, что на ней находится, взлетит как бомба на воздух. Мы все как сумасшедшие бросились туда. Один спрыгнул в машинное отделение к Вику, который не покидал его с начала пожара, на помощь ему. Наши оба огнетушителя, всегда бывшие наготове, первые были пущены в ход. А затем мы стали заливать огонь водой, лили ее изо всех сил — и в невероятно короткий срок сбили огонь. Пожар начался с куска ветоши, пропитанной керосином и лежавшей на бидонах.
На следующее утро мы — во время уборки машинного отделения — обнаружили, что не случайность, а как раз точное исполнение своих обязанностей спасло нас всех от неминуемой гибели. Незадолго до пожара Ристведт сообщил мне, что начал протекать один из полных баков с керосином в машинном отделении. Я поручил ему тотчас же опорожнить этот бак и перелить керосин в один из пустых. И это приказание было с пунктуальностью исполнено. Во время уборки в машинном отделении было замечено, что у этого только что опорожненного бака кран был свернут в открытое положение, очевидно во время ночной суматохи. Если бы приказание не было так пунктуально выполнено, то 500 литров керосина вылились бы в пылающее машинное отделение. Нет необходимости говорить о возможных последствиях этого. И я ставлю в пример всем Ристведта, блестяще проявившего точнейшую исполнительность.