Оглянувшись, я увидел группу людей, столпившихся у экрана телевизора и так смешно выглядевших, что я забыл на мгновение о своем страхе и рассмеялся. Однако я тут же снова прижал глаза к окуляру и стал смотреть на спокойно плывущую мимо нас грозную панораму. По сравнению с черно-белым телевизионным изображением через перископ картина представала совсем иной, гораздо более ясной, в захватывающих дыхание красках, так как объектив перископа находился в два раза ближе ко льду, чем объектив телекамеры. Я был уверен, что, если впереди появится опасная для нашего корабля глубоко сидящая льдина, то эхоайсбергомер предупредит нас об этом за несколько тысяч метров. Просмотр толщины воды через перископ по горизонтали, в направлении движения «Сидрэгона», ничего не давал из-за сравнительно слабой освещенности сверху. Постепенно я успокоился.
— Это просто фантастично, посмотрите, Стронг, — обратился я к старшему помощнику, заметив по выражению его лица, что ему, так же как и мне, хотелось увеличить на всякий случай глубину погружения «Сидрэгона».
Когда он подошел к перископу и приложил глаза к окуляру, я понял, какой вид был у меня в только что прошедшие минуты. Все мышцы его тела как-то напружинились, словно через них пропустили электрический ток. Не говоря ни слова, он торопливо и резко разворачивал перископ и призму, чтобы рассмотреть свисающие грозные выступы льда над нами. Отходя от перископа, он произнес многозначительно:
— Ну и видик! Вот это да!
Следующим к перископу подошел доктор Лайон. Я удивился, что его реакция была точно такой же.
— Разве вам не приходилось наблюдать такой картины раньше? — спросил я этого ветерана «Наутилуса», «Скейта» и «Сарго».
— Но ведь на «Наутилусе» и «Скейте» не было эхоайсбергомера, а «Сарго» совершал переход в темное зимнее время, — ответил он просто.
Затем я предоставил возможность посмотреть через перископ поочередно каждому члену экипажа и всем нашим гражданским специалистам. Разумеется, на это ушло немало времени. После этого я приказал перевести «Сидрэгон» на привычную для него глубину. Около четырех часов дня 23 августа мы начали подыскивать подходящую полынью для всплытия.
Через некоторое время я увидел через перископ свежезамерзшую полынью. Доктор Лайон, находившийся у эхоледомера, заявил, что толщина ледяного покрова полыньи менее пятнадцати сантиметров. Я решил, что лучшего случая запечатлеть на видеомагнитофоне картину всплытия с пробиванием льда нам не представится. Включив записывающее устройство и телевизионную камеру, я направил ее на ограждение мостика, и мы начали медленно всплывать. Мостик было видно на экране так хорошо, как если бы мы смотрели на него, стоя на палубе в надводном положении.
Все свободное место у двух телевизионных экранов тотчас же заполнили не занятые на вахте люди. Внезапно в совершенно чистой воде над нами появилась плавающая льдина. Пришлось снова уйти на глубину и начать всплытие из другого места, в котором над нами, казалось, не было никаких льдин. Глубиномер показал восемнадцать метров, затем пятнадцать, потом, без какого-либо толчка, рубка пробила тонкий лед и вышла на поверхность. На льду вокруг рубки мгновенно появились расходящиеся во все стороны трещины и покачивающиеся на волнах небольшие льдины.
Осторожно подняв перископ и осмотревшись вокруг, я убедился, что тяжелого льда поблизости не было, но корпус лодки еще оставался под тонким льдом, покрывавшим полынью. Я приказал продуть главные балластные цистерны. Всплывая, корпус «Сидрэгона» проломил лед по всей длине корабля. Мы находились в нормальном надводном положении. Поднявшись на мостик, я сразу же приказал подготовить к спуску наших легководолазов. Лучших условий для их погружения под лед желать было нельзя.
Через входной люк носового торпедного отсека на палубу вытащили оранжевый четырехместный резиновый спасательный плотик, воздушные баллоны, ласты и тридцатипяти — и шестнадцатимиллиметровые кинокамеры. Затем на палубу поднялся лейтенант Брюер в своем легководолазном костюме, удивительно хорошо сохранявшем тепло. Во время последнего погружения Брюер находился в холодной воде в течение семидесяти минут, и это не привело ни к каким последствиям простудного характера. За ним в таких же костюмах появились старший торпедист Кроули и машинист Куик. Все они прошли соответствующую подготовку в водолазной школе в Ки-Весте.
Корабельный врач Ситон проверил готовность и исправность всей аппаратуры и снаряжения. Каждый водолаз имел на себе специальный утяжеленный пояс, нож, наручные часы, наручный глубиномер, ласты и маску. Удовлетворившись осмотром, Ситон подошел к мостику, чтобы получить мое окончательное разрешение на спуск водолазов. Все они были тщательно проинструктированы внизу, перед тем как подняться на палубу. Каждый хорошо знал, что будет делать под водой. Я согласился с предложением Ситона отправить в воду одновременно всех троих, несмотря на то что при этом у нас не оставалось никого в резерве на случай необходимости оказать помощь находящимся под водой. Я считал, что два человека на месте окажут помощь третьему, если с ним что-нибудь случится, скорее, чем резервный водолаз, который доберется к месту происшествия лишь через некоторое время. А чтобы водолазы не потеряли друг друга, к их поясам присоединили общий сигнальный линь.