- Простите, Ваше Величество, - послышался с палубы голос Райнелфа, но, если бы кто-нибудь из нас вздумал такое сделать, это назвали бы дезертирством.
- Вы слишком много на себя берете, Райнелф! - предупредил Каспиан.
- Нет, Сир! Он совершенно прав! - воскликнул Дриниэн.
- Клянусь Гривой Аслана! - вскричал Каспиан. - Я-то думал, что вы здесь все мои подданные, а не учителя,
- Я не твой подданный, - сказал Эдмунд, - и я говорю тебе, что ты не можешь этого сделать.
- Ну вот, опять, - пробормотал Каспиан. - Что ты имеешь в виду?
- Если Вашему Величеству угодно, мы имеем в виду, что Вы не должны этого делать, - объяснил Рипичип, поклонившись очень низко. - Вы являетесь Королем Нарнии. Если Вы не вернетесь, Вы предадите всех своих подданных, и в первую очередь - Трампкина. Вы не имеете права развлекаться приключениями, словно обычный человек. И если Ваше Величество не пожелает прислушаться к голосу рассудка, то верноподданнический долг каждого на борту будет заключаться в том, чтобы помочь мне разоружить Вас, связать и так и держать, пока Вы не придете в чувство.
- Совершенно верно, - поддержал Эдмунд. - Так и поступили с Улиссом, когда тот хотел подплыть поближе к Сиренам.
Рука Каспиана уже опустилась на рукоять меча, когда Люси напомнила:
- Ты ведь обещал дочери Раманду, что вернешься.
Каспиан остановился.
- Ну, да. Это так. - сказал он. Он постоял минуту в нерешительности, а затем крикнул, обращаясь ко всем на корабле:
- Хорошо, пусть будет по-вашему! Путешествие окончено! Мы все возвращаемся обратно! Поднимите шлюпку!
- Мир! - воскликнул Рипичип, - мы возвращаемся, но не все. Я, как уже объяснял ранее...
- Тихо! - взорвался Каспиан. - Я получил урок, но я не позволю издеваться над собой. Неужели никто не заткнет пасть этой Мыши?
- Ваше Величество обещало, - напомнил Рипичип, - быть добрым сеньором для Говорящих Зверей Нарнии.
- Да, для Говорящих Зверей! - воскликнул Каспиан. - Но я ничего не обещал зверям, которые все время говорят без остановки.
И он в гневе спустился по лесенке и вошел в каюту, хлопнув за собой дверью.
Но, когда чуть позже остальные пришли к нему, они обнаружили, что настроение его изменилось. Он был бледен, и на глазах у него были слезы.
- Все бесполезно! - воскликнул он. - Я должен был вести себя прилично - от моего чванства и гнева нет никакого толку. Аслан говорил со мной. Нет - я не хочу сказать, что он на самом деле был здесь. Он бы даже не поместился в этой каюте. Но эта золотая львиная голова на стене вдруг ожила и обратилась ко мне. Его глаза были ужасны. Не то, чтобы он грубо обошелся со мной, - лишь немного строго вначале. Но это все равно было ужасно! И он сказал... он сказал... о, я не могу вынести этого. Самое худшее из того, что он мог сказать. Вы должны плыть дальше - Рип, Эдмунд с Люси и Юстас, а я должен повернуть назад. Один. И немедленно. Но зачем же тогда все?
- Каспиан, дорогой мой, - сказала Люси, - ты ведь знал, что рано или поздно мы должны будем вернуться в наш собственный мир.
- Да, - всхлипывая, ответил Каспиан, - но это произошло раньше, чем я ожидал.
- Когда ты вернешься на Остров Раманду, тебе будет лучше, попыталась утешить его Люси.
Позже Каспиан немного повеселел, но для всех расставание было все-таки очень горестным и тяжелым, и я не буду останавливаться на этом.
Примерно в два часа шлюпка, загруженная съестными припасами и водой, хотя они подозревали, что еда и питье им не понадобятся, взяв на борт плетеную лодочку Рипичипа, отошла от "Рассветного Путника", и дети двинулись через бесконечный ковер из лилий. На "Рассветном Путнике" подняли все флаги и вывесили на борт все щиты в честь их отплытия. Снизу, из лодки корабль казался таким высоким, большим и домашним. А повсюду вокруг них были одни лилии. Прежде, чем они потеряли корабль из виду, они увидели, как он развернулся и медленно пошел на веслах на запад. И, хотя Люси и пролила несколько слезинок, она не так сильно страдала от расставания, как можно было ожидать. Свет, тишина, пряный аромат Серебряного Моря, и даже непонятно, почему само одиночество - все это было слишком здорово, чтобы грустить.
Не было необходимости грести - течение непреклонно несло их на восток. Никто их них не спал и не ел. Всю ночь и весь следующий день они скользили прямо на восток, и когда на третий день взошло солнце - такое яркое, что мы с вами не могли бы вынести его сияния даже в темных очках, впереди они увидели чудо. Между ними и небом была как будто стена, серо-зеленая, дрожащая, мерцающая стена. Затем взошло солнце. Вначале они увидели его сквозь эту стену, она засияла всеми цветами радуги. Тогда они поняли, что на самом деле - это высокая волна, бесконечная волна, как край водопада, застывшая на одном месте. Казалось, что она выше тридцати футов. Течение быстро несло путешественников прямо к ней.
Вы можете предположить, что они подумали об опасности, ожидавшей их. Но нет. Они и не задумались об этом. Я полагаю, на их месте никто не смог бы думать об этом, ведь теперь они видели не только сквозь волну, но и сквозь солнце. Они не смогли бы даже просто взглянуть на это солнце, если бы вода Последнего Моря не укрепила их глаза. Однако, теперь они могли смотреть на восходящее солнце и ясно видеть то, что скрывалось за ним. На востоке, за солнечным диском, они заметили горную цепь. Эти горы были очень высоки: путешественники не видели их вершин, по крайней мере они ничего не могли сказать об этом. Никто из них не помнит, было ли небо в том направлении. И эти горы, должно быть, действительно находились за пределами мира. Ибо любые горы, высотой даже в четверть или даже в одну двадцатую от них, были бы покрыты снегом и льдом. Но, куда бы вы не бросили взгляд, на любой высоте эти горы оставались зелеными, теплыми, поросшими лесом, в котором виднелись водопады. Внезапно с востока налетел легкий ветер, накинувший шапку пены на гребень волны и взъерошивший тихие лилии вокруг лодки. Это дуновение длилось лишь секунду или около того, но дети никогда не смогут забыть то, что они ощутили в это мгновение. Ветерок донес до них аромат и звук, звук музыки. Эдмунд с Юстасом впоследствии отказывались говорить об этом, а Люси могла лишь вымолвить:
- Этот звук разрывал сердце.