Чарльз не спеша прошелся взглядом с запада на восток, от Лунных врат, что на широкой улице Канопус, до гавани, и дальше — до гробницы Клеопатры в конце протяженной косы Локиас. Все выглядело подлинным, казалось достоверным: обелиски и статуи, мраморные колоннады и внутренние дворики, усыпальницы и рощи, роскошный и сверкающий языческий город. Не обошлось и без курьезов: вблизи общественного парка виднелась мечеть, а неподалеку от библиотеки — не что иное, как христианский храм. А краснопарусные, ощетинившиеся мачтами корабли в гавани явно относились к Средним векам, причем к позднему Средневековью. Подобные анахронизмы встречались во всех прочих городах. Ну и что? Всем это нравилось. Уж если веселиться, так с размахом. Рим, Александрия, Тимбукту — а почему бы и нет? Создать Асгард — полупрозрачные мосты, дворцы, мерцающие в объятиях льда, а потом, когда прискучит, все разрушить, заменив низкими строениями Мохенджо-Даро? Почему бы и нет? Однако ему было жаль уничтожения изящных скандинавских чертогов ради кирпичиков припавшего к земле, невзрачного, иссушенного солнцем городишки.
«Все у них не как у людей».
В Асгарде краем уха он слыхал, что вскоре разберут Тимбукту, взамен которого построят Византий. Какие проблемы в пятидесятом веке? Но — не более пяти городов одновременно.
— Важное ограничение, — прокомментировала Гайойя данное явление в их первую совместную поездку, когда речь зашла об этом. Но почему, видно, сама не знала, а может, не считала нужным сообщить.
И снова Чарльз стал всматриваться в море. Представил, что туман на горизонте вдруг сгустился, став новым городом: стремящиеся в небо башни, сверкающие купола дворцов… Что ж, этим людям сотворить подобное несложно. Просто возьмут и вытащат из соответствующей эпохи весь город целиком, с императором на троне и с хмельною солдатней, на улицах творящей безобразия, с перезвоном соборных колоколов… А почему бы и нет? Тимбукту есть. Александрия есть. Константинополя хочется? Пожалуйста, вот вам Константинополь! Да хоть Лeмурия, или Авалон, или Атлантида! Все по Шопенгауэру: мир как воля и представление. Именно так! Без устали шныряют эти люди из дива в диво. И отчего бы не возникнуть Византию?
«Здесь места дряхлым нет, — неожиданно всплыли в памяти строки. — Зато в разгаре неистовые игрища юнцов; реликты птичьих стай в любовной яри…»
Да-да! Вот именно! Они ведь могут сотворить все, что угодно. Да хоть и его самого. И тут Чарльз не на шутку испугался.
Вновь проклятые вопросы, которые давно перестал себе задавать: «Кто я? Как тут оказался? Откуда эта женщина рядом со мной?»
— Чарльз? Язык проглотил? — накинулась не выносившая молчания Гайойя. — Поговори со мной. Скажи хоть слово, не молчи! На что ты там глазеешь?
— Да так… — Он пожал плечами. — Ни на что.
— Как это?
— Ну, так… Ни на что конкретно.
— Мне кажется, ты что-то там увидел.
— Византий, — поделился Чарльз. — Пытался разглядеть константинопольские стены.
— Вот как. Ты бы его отсюда не увидел. Нет, правда, ты не смог бы разглядеть.
— Я знаю.
— К тому же Византий не существует.
— Пока. Но скоро сотворят. Стоит на очереди.
— Да ну? Ты точно знаешь? Это факт?
— Источник достоверен. Сам слышал в Асгарде. Но даже если б и не слышал… Византий неминуем, разве нет? Куда ж он денется! Скажи, неужели есть причина не выстроить Византий? Всего лишь вопрос времени. А времени у нас навалом.
Тень проскользнула по лицу Гайойи.
— Не знаю…
Он знал о себе очень мало, но точно знал одно: здесь он чужой. Это знание не подвергалось сомнению. Ему наверняка было известно, что зовут его Чарльз Филлипс и до того, как тут оказаться, он жил в 1984 году, в эпоху компьютеров и телевизоров, бейсбола и реактивных самолетов… И его мир был полон городов: Нью-Йорк, Лондон, Париж, Йоханнесбург, Бангкок, Ливерпуль, Сан-Франциско, Буэнос-Айрес и множество других, причем существовавших одновременно. Тогда мир населяли четыре с половиной миллиарда человек, теперь же вряд ли наберется четыре с половиной миллиона. Просто уму непостижимо насколько теперь почти все изменилось. Луна как будто бы осталась прежней, солнце тоже, но тщетно Чарльз искал ночами знакомые созвездия. Опять же Чарльз не знал, зачем и как его переместили в это время. Расспрашивал, но без толку. Никто ему не отвечал; казалось, что никто из них вообще не понимает сути вопроса, что именно ему не терпится узнать. Со временем он перестал спрашивать, со временем расхотелось знать ответ.