Описывать только виденное, испытанное — это не только декларируется автором, но подтверждается каждой страницей. Доподлинность и одновременно живописность сразу были замечены критикой. «Головнин описал свое пребывание в плену японском так искренно, так естественно, — замечал А.А. Бестужев, — что ему нельзя не верить. Прямой, неровный слог его — отличительная черта мореходцев — имеет большое достоинство и в своем кругу занимает первое место после слога Пл. Гамалеи, который самые сухие науки оживляет своим красноречием»[71].
С первых страниц и до последних читатель как бы «погружен» в это путешествие: видит зримо, что делают, как ведут себя, о чем думают и что переживают герои документального повествования. Да, мы вправе говорить о героях повествования, ибо они предстают как живые люди, со своими чертами характера. Прежде всего, это сам рассказчик (вполне правомерно говорить об образе рассказчика). Это волевой человек, закаленный моряк, искушенный во многих жизненных превратностях, способный сохранить силу духа, хладнокровие в суровых испытаниях. Жестокие измывательства не отвращают его от японцев, он видит, что среди них есть добрые люди, особенно среди солдат, которые стремятся облегчить участь русских моряков. От автора не ускользнуло то, что чаще «столько доброты сердца» проявляют простые люди, «по наружности долженствовавшие быть из последнего класса в обществе». «Самый величайший пример человеколюбия и добродетели» нашли русские моряки в одном солдате, который своими поступками трогал их до слез. Скупыми штрихами автор рисует портрет этого солдата, сообщив имя «сего достойного человека — Кана».
Не только в действиях, но и в размышлениях об отечестве, о смысле человеческой жизни выражается пафос личности центрального героя, как, впрочем, и пафос всего повествования. Повесть полна драматизма, и этот драматизм не надуманный — сюжет дает сама жизнь: вероломный захват в плен, тюрьма, побег, десятидневное скитание по горам и лесам, новое заточение в тюрьму… «Мысль о вечном заключении и о том, что мы уже никогда не увидим своего отечества, приводила нас в отчаяние, и я в тысячу раз предпочитал смерть тогдашнему нашему состоянию»[72]. Именно в плену узнают моряки, что русские оставили Москву, но именно в плену к ним доходит весть и о наступлении Кутузова. Идея русской чести связана и с рассказом о героическом поступке матроса Макарова, который не оставил капитана Головнина в беде, тащил на себе, а в минуту опасности, преодолевая утес, спас его от гибели. Идея чести связана и с рассказом об отступничестве мичмана Мура. В плену, не выдержав морального давления, он отказался от побега, пошел против своих товарищей. Исследуя это падение, автор поясняет, что такое внимание к подобным поступкам объясняется нравственной задачей его повествования. «Прошу читателя быть уверенным, что повествую об них здесь отнюдь не с тем, дабы выставить перед ним состояние, в котором я и несчастные мои товарищи несколько времени находились в полном ужасе, но чтобы примером сим споспешествовать, хотя несколько, к отвлечению молодых людей от подобных заблуждений, буде судьбе угодно будет кого из них ввергнуть в такое же несчастье, какое мы испытали, и показать им страшным опытом, что из всех возможных пороков ни один так тяжело не лежит на сердце, как отречение от своего отечества или даже самое покушение на оное, коль скоро человек обратится опять на правую стезю и будет размышлять беспристрастно о своих поступках. А особливо, если то был человек, имевший совесть и добрые чувства…»[73].
Среди других лиц, которые раскрыты в действиях, — это и офицер Рикорд, и матросы Шкаев, Симонов, Макаров, и японские чиновники. Через все повествование проходит фигура курильского переводчика, представителя айнов, которого зовут Алексеем Максимовичем. В его облике автор выделяет откровенность, доброту, отзывчивость, честность. Это одно из первых изображений в русской документальной литературе представителей малых племен Дальнего Востока — представителя айнов. Надо отметить, что фигура Алексея согрета в книге авторской симпатией, чувством уважения, гуманизмом. Традиция, которая в русском очерке-«путешествии» идет от самих основ — от Крашенинникова до Арсеньева.