Гончаров побывал в Петровском зимовье. Он упоминает об открытии транспортом «Байкал» в 1849 году Амурского лимана, а также пролива между материком и Сахалином. Естественно в этом месте было ожидать встречи с Невельским и его сподвижниками, упоминаниями их имен. Но этого не произошло. «По ряду причин, и главным образом, из-за секретности мероприятий, проводившихся в то время в устье Амура, он не оставил описания этих мест», — пишет один из исследователей[134]. Объяснение не во всем приемлемое. Тем более, если помнить, что и ранее Гончаров обходил многие факты освоения Дальнего Востока, не считая нужным называть имена мореплавателей, заслуги которых, конечно, знал. Здесь же Гончаров все объяснил по-своему: «Мне так хотелось перестать поскорее путешествовать, что я не съехал с нашими, в качестве путешественника, на берег в Петровском зимовье и нетерпеливо ждал, когда они воротятся, чтобы перебежать Охотское море, ступить, наконец, на берег твердой ногой и быть дома». Но задул жестокий ветер, и его спутники пробыли на берегу целые сутки. Кто знает, не пожалел ли Гончаров впоследствии, что не съехал на берег, не встретился с Невельским… А нам, читателям, очень жалко!
По пути в Аян «Восток» подстерегала опасность встречи с французскими и английскими судами. Но и здесь тон описания лишен романтического ореола. Автор рассказывает, как по пути, якобы для развлечения, приняли участие в войне, задержали судно, оказавшееся китоловным. И только в примечаниях Гончаров считает нужным отметить, что «в это самое время, именно 16 августа, совершилось между тем, как узнали мы в свое время, геройское, изумительное отражение многочисленного неприятеля горстью русских по ту сторону моря, на Камчатке». Геройское, изумительное отражение неприятеля — такова оценка Гончаровым Петропавловской эпопеи.
Плавание «Паллады» в этих условиях было далеко не безопасным. «Палладе» «пришлось переживать много такого, что не выпадало на долю других русских судов и что никак не укладывается в рамках мирного и безмятежного вояжа», — замечал Энгельгардт. Было решено при встрече с неприятелем принимать бой. Но, слава богу, все обошлось.
Замечательны по-своему страницы, посвященные прибытию в Аян, завершению путешествия. С одной стороны, это реалистически точные, зримые описания тамошних мест, а с другой — авторские размышления несколько приподнятого, даже романтического характера. Зримо предстает перед читателем этот «маленький уголок России», как называет Аян автор: «Ущелье все раздвигалось, и, наконец, нам представилась довольно узкая ложбина между двух рядов высоких гор, усеянных березняком и соснами. Беспорядочно расставленные, с десяток более нежели скромных домиков, стоящим друг к другу, как известная изба на курьих ножках, — по очереди появлялись из-за зелени; скромно за ними возникал зеленый купол церкви с золотым крестом. На песке у самого берега поставлена батарея, направо от нее верфь, еще младенец, с остовом нового судна, дальше целый лагерь палаток, две-три юрты, и между ними кочки болот. Вот и весь Аян». Основание Аянского порта положено благодаря трудам архиепископа Вениамина и бывшего губернатора Камчатки Завойко, отмечает Гончаров.
А в душе путешественника — возвышенные примеры возвращения к родным берегам знаменитых путешественников, когда кровля родного дома кажется сердцу «целой поэмой». Античное, своеобразно-романтическое сталкивается с обыденным, реальным — и, кажется, подчас Гончаров нарочито снимает ореол романтики. «Кто не бывал Улиссом на своем веку и, возвращаясь издалека, не отыскал глазами Итаки? Это пакгауз, — прозаически заметил кто-то, указывая на дразнившую нас кровлю, как будто подслушав заветные мечты странников». Однако же за этим явным снижением идет и возвышение романтического и героического в жизни — и этого нельзя не заметить. Путешественники ступают на родной берег: «Но десять тысяч верст остается до той красной кровли, где будешь иметь право сказать: я дома!.. Какая огромная Итака, и каково нашим Улиссам добираться до своих Пенелоп!» — восклицает Гончаров, рисуя реалистически достоверную картину предстоящего пути. Романтический мотив врывается в рассказ о прощании с морем. «Я быстро оглянулся, с благодарностью, с любовью, почти со слезами. Оно было сине, ярко сверкало на солнце серебристой чешуей. Еще минута — и скала загородила его. „Прощай, свободная стихия! В последний раз…“» В реалистической картине Гончарова мелькнул романтический пушкинский образ, приоткрывая душевное волнение героя. Развивая мотив романтики и героики, Гончаров потом в главе «Через двадцать лет», вспоминая «страшные и опасные минуты плавания и рассказывая историю гибели „Дианы“, сравнит подвиги русских моряков с подвигами героев „Одиссеи“ и „Энеиды“ и скажет: „Ни Эней с отцом на плечах, ни Одиссей не претерпели и десятой доли тех злоключений, какие претерпели наши аргонавты…“
* * *