Коснулся поэт и дней смуты. Как известно, в 1905 году во Владивостоке происходили политические манифестации, выступления рабочих, матросов, солдат. Тон во многом задавали эсеры. 10 и 16 января 1906 года власти расстреляли толпу из пулеметов… Шли политические процессы. Целый ряд газет, одна за другой, были закрыты. «Последняя вспышка местной революции, в которой участвовало несколько миноносцев, 17 октября 1907 года дополнила количество процессов», — писал Н.П. Матвеев. Однако из П.И. Гомзякова не надо делать «прогрессиста» или «лейтенанта Шмидта» — он стоял на явно выраженных охранительных позициях. «Владивосток переживал // Затем печальных много дней», — писал он, осуждая разгул страстей. И далее: «И беспощадна, и глупа // Громила дикая толпа» хозяйские лавки, магазины. «Звероподобный хулиган // Или по Горькому босяк, // Воспетый им и так и сяк, // Лицом себя здесь показал: // Чего бы делать враг не стал, // То сделал русский у себя». Как видим, Гомзяков «буревестника» революции читал и его «босяцкие рассказы» знал, но явно преувеличивал силу «босяков»: на бунт поднялся ведь не босяк, а народ… И стреляли в народ тоже русские, но власть имущие… Но борьба передовой части общества против замшелого режима — это не тема Гомзякова. Он взывал к просвещению народа, к преуспеянию на поприще честного труда — благо, примеры его находил именно в родном краю.
Завершаются «Юбилейные наброски» своеобразным гимном Приморью, призывом крепить его, «отринув дрязги, сплетни, лень»:
Владивостоку все дано: Сибирь ведь — золотое дно. Вы полюбуйтесь! С моря он По панораме — Лиссабон (Землетрясений только нет). В проекте — университет, Трамвай, летательный ангар. В проекте он же Гибралтар… Во всем — проект, везде — проект. (Скорей бы видеть их эффект!) Край молод… Твердою ногой Стоять должны мы. Дорогой Ценой России стоил он… Мы здесь среди чужих племен, И сохраняя дружбу к ним, Должны мы жить трудом своим, Отринув дрязги, сплетни, лень: В работе дорог каждый день. Нам за примерами, как жить, Не надо далеко ходить: Здесь был Мякотин, был Дьячков, Работал Буссе… Стариков Мы многих знаем честный труд… Пусть все, как братья, подадут Друг другу руки и тогда — Все для работы, для труда! И клич: «В честь родины святой!» Не будет только звук пустой.Современникам поэта были хорошо известны имена врача Мякотина, учителя Дьячкова, людей самоотверженных, героических… Знали и Буссе, много сделавшего для переселенцев… Конечно, поэт мог назвать среди подвижников и своего отца протоиерея Ивана Степановича Гомзякова, столько сил отдавшего Русской Америке, а затем Приамурью и Приморью. Если заменить одно слово в стихотворении — «Стариков» на «Гомзяков», то легко угадывается и имя самого поэта: так нередко художники оставляли свой автограф в уголке большой картины…
Конечно, написанное П.И. Гомзяковым — еще не поэма, и сам автор не случайно дал подзаголовок — «Юбилейные наброски». Да, наброски… Иллюстративные, декларативные, да, только штрихи… Но это и первое более или менее основательное освоение темы Владивостока в русской поэзии, первые подступы к ней.
Здесь и страсть, и духовные порывы, и события, и лица. Здесь и превратности судьбы, и «тернии на пути к звездам». Словом, волны и скалы, и потому так оригинально звучит «Песня волны»:
Я слушаю ропот прибоя, Как строфы старинных былин.О чем же волна рокочет поэту? Что она навевает ему? Что заставляет вспомнить?
Я долго тебя не видала, Но вот ты со мною опять! Я рада: ведь ты мои песни Один лишь сумеешь понять!Как видим, не случайно Павла Гомзякова называли «истинным поэтом Владивостока». Здесь прошли детские и юношеские годы его, здесь он служил на флоте и первым воздал Владивостоку должное в стихах. «Кто слышал ночью песни моря, / тот не забудет их! / И веет тихою печалью / рожденный морем стих». «Звучат в ней снова песни моря» — сказано о душе.
Всякое случалось с ним и в море, и на берегу. Так, однажды судового врача П.И. Гомзякова «за оскорбление словом» караула пытались заточить на четыре месяца на гауптвахте или в корабельной каюте «с приставлением часового». Какому-то флотскому Скалозубу захотелось унизить человеческое достоинство поэта. Дело дошло до самого царя, куда было отправлено прошение о смягчении приговора. И царь — это было в 1909 году — на прошении написал: «согласен». Более семи месяцев длилась эта постыдная история, которую затеяли флотские глуповцы. А через год Гомзякова как ни в чем не бывало командировали в Японию — осваивать мастерство тамошних лекарей…