— Да, — согласился Питфердж, — если часть слушателей не отвлекут карточные игры. Заметили, что в носовом салоне все время играют? Игроками верховодит один неприятный, уродливый англичанин, негодяй с дурной славой. Обратили на него внимание?
Сведения, сообщенные доктором, вызвали у меня в памяти облик человека, поставившего днем крупную сумму в пари по поводу корабля, потерпевшего аварию. Моя догадка оказалась верной. Дин Питфердж поведал мне, что этого человека зовут Гарри Дрейк, что он — сын негоцианта[110] из Калькутты, игрок, развратник, дуэлянт, находящийся на грани разорения, и, очевидно, надеется, что в Америке станет удачливым авантюристом.
— Эти люди, — указал доктор, — каждый день ему льстят и поют хвалу, и таким образом он стал центром кружка паразитов. Видите среди них мужчину небольшого роста, круглолицего, с тонким носом и крупными губами, в золотых очках? Отец у него немецкий еврей, мать — француженка из Бордо. Направляется он в Квебек. Увы, набитый дурак, поскольку Дрейк тоже стал объектом его восхищения.
Внезапно Дин Питфердж, легко переключавшийся с одного предмета на другой, взял меня за локоть. Я поглядел на дверь салона. Молодой человек лет двадцати двух и девушка лет семнадцати входили, держась за руки.
— Новобрачные? — спросил я.
— Нет, — небрежно бросил доктор, — эта красивая пара — жених и невеста, собирающиеся пожениться в Нью-Йорке. Они вначале побывали в путешествии по Европе, естественно, с согласия родителей, чтобы выяснить, подходят ли друг другу. Храбрые молодые люди! Смотреть на них одно удовольствие! Я видел, как они стояли у открытого люка машинного отделения и подсчитывали число оборотов гребного колеса, крутившегося, с их точки зрения, слишком медленно. Ах, сударь, если бы наши топки так же накалялись добела, как эти юные сердца, нам бы удалось получить нужное количество пара!
Глава XI
В тот же день в половине первого у входа в главный салон рулевой прикрепил объявление, которое гласило:
51°15' с. ш.
18°13' з. д.
Пройдено по курсу: Фастенет[111], 323 мили
Это означало, что в полдень мы находились на расстоянии трехсот двадцати трех миль от маяка Фастенет, последнего, который освещал нам путь у побережья Ирландии, и наши координаты составляли пятьдесят один градус пятнадцать минут северной широты и восемнадцать градусов тринадцать минут западной долготы[112], по Гринвичскому меридиану. Капитан завел правило ежедневно сообщать пассажирам подобные сведения. Таким образом, поглядев всякий раз на новое объявление и перенеся все данные на карту, они могли иметь перед собой маршрут «Грейт-Истерна». Из объявления следовало, что наш пароход за тридцать шесть часов прошел всего лишь триста двадцать три мили. Это очень мало, если учесть, что уважающий себя пакетбот проходит за сутки не менее трехсот миль.
Я расстался с доктором и весь остаток дня провел с Фабианом. Мы уединились на корме и устроили себе, как называл это Питфердж, «прогулку по полям». Там, совсем одни, опершись на релинг, мы вглядывались в бескрайние морские просторы. Нас обдавало запахами моря, растворенными в брызгах волн. Небольшие радуги, продукт преломленных лучей, вздымались из морской пены. В сорока футах под нами под винтом бурлили воды, лопасти дробили волны с ужасающей яростью, и разноцветные брызги падали на медь корпуса. Море представлялось бесконечным множеством жидких изумрудов. Вспененная струя застилала взор, соединяя в единое целое поток, взбитый гребными колесами, и воду из-под винта. Эта белая полоса, по которой все время бегали причудливые узоры, казалась мне огромной вуалью, которую Англия набросила над голубой бездной. Когда чайки с белыми крыльями, обрамленными черным, взмывали вверх, их перья сверкали и переливались в отраженном свете.
Фабиан молча разглядывал волшебные глубины. Что можно увидеть в этом жидком зеркале, отражавшем самые причудливые капризы воображения? Не возникал ли перед его глазами некий исчезающий призрак, которому хотелось сказать последнее прости? Некий образ, тонущий в забортной струе? Он был грустен еще больше, чем обычно, и я не осмелился спросить о причинах этой грусти.
После столь долгой разлуки ему так много надо было рассказать о себе, а мне внимательно выслушать его рассказ. Он поведал мне о своей гарнизонной жизни в Индии, об охоте, о приключениях. Однако о чувствах, переполнявших сердце, о причинах вздохов, от которых вздымалась грудь, он умалчивал. Бесспорно, Фабиан не принадлежал к числу тех, кто ищет утешения горестям, рассказывая о них вслух, как и тех, кто наслаждается страданием.
Итак, мы продолжали любоваться морскими далями, а потом я отошел понаблюдать за тем, как крутятся огромные гребные колеса во время качки.
Тут вдруг Фабиан приблизился ко мне и сказал:
— Какое впечатляющее зрелище эта водяная дорожка! До чего интересно наблюдать, как волны складывают узоры. Точно буквы! Вот, смотрите: это «л», а это «э». Я ведь не ошибаюсь? Конечно нет! Это именно буквы, всегда одни и те же.
Воспаленное воображение Фабиана рисовало ему то, что он хотел увидеть. Что, однако, означают эти буквы? Какие воспоминания вызывают они в сердце Фабиана? Я попытался разгадать, что является предметом его безмолвных размышлений. Но тут внезапно он заговорил:
— Уходите! Уходите! Эта бездна влечет меня!
— Что с вами, Фабиан? — обратился я к нему, протягивая обе руки. — Что с вами, друг мой?
— Это здесь, — произнес он, держась за грудь. — У меня болезнь, которая погубит меня!
— Болезнь? — переспросил я. — Болезнь без надежды на излечение?
— Безо всякой надежды.
С этими словами Фабиан спустился в салон и направился в свою каюту.
Глава XII
На следующий день, в субботу тринадцатого марта, погода была хорошей. Ветер слабый, море спокойное. Ярко горевший в топках уголь наконец-то позволил поднять давление пара. Винт вращался со скоростью тридцать шесть оборотов в минуту. Скорость «Грейт-Истерна» превысила двенадцать узлов[113].
Ветер переменил направление и стал южным. Старший помощник капитана распорядился поставить две бизани и фок. Благодаря этим парусам пароход перестало качать. Под лучами солнца, исходившими с безоблачного неба, оживилась палубная жизнь. Дамы демонстрировали новые туалеты — одни прогуливаясь, другие сидя — чуть было не сказал «на лужайке в тени деревьев». Дети уже целых два дня не прекращали игр, они носились галопом, играли в «лошадки». Еще бы сюда военных в форме, с руками в карманах, носом по ветру, и можно было бы подумать, что это — французское гулянье.
Без четверти двенадцать капитан Андерсон в сопровождении двух офицеров вышел на мостик. Погода в высшей степени благоприятствовала астрономическим наблюдениям, а целью их было определение высоты солнца над горизонтом. Каждый из них нес секстан[114] с оптическими приспособлениями, и через определенные промежутки времени они устанавливали визир по южному горизонту, и поставленные под углом зеркала приборов фиксировали перемещение дневного светила.
— Полдень! — воскликнул затем капитан.
Тотчас же рулевой подвел часы на мостике, все часы на борту тоже были сверены по астрономическим данным, ибо проход каждого меридиана требовал их перестановки[115].
Через полчаса было вывешено очередное объявление:
51°10' с. ш.
24°13' з. д.[116]
Пройдено по курсу: 227 миль
Всего пройдено: 550 миль
Итак, к полудню мы прошли за сутки двести двадцать семь миль. По Гринвичу же сейчас был один час сорок девять минут, и «Грейт-Истерн» еще на шесть градусов удалился к западу от Фастенета.
[110] Негоциант — оптовый купец, коммерсант, ведущий крупные торговые дела, главным образом с зарубежными странами.
[111] Фастенет — маяк, расположенный на юго-восточном побережье Ирландии.
[112] Во время Жюля Верна счисление координат судна производилось ручным графическим способом с использованием простейших навигационных инструментов — транспортира, параллельной линейки и циркуля-измерителя. Сущность этого способа заключается в том, что на линии курса судна периодически накладывают пройденное расстояние, рассчитанное исходя из скорости судна и времени. Место судна, определенное таким образом, называют счислимым. Обсервованные координаты определяются по небесным светилам и береговым ориентирам, координаты которых известны. Координаты, приведенные автором, следует отнести к счислимым, так как «Грейт-Истерн» шел от мыса Клир вне видимости берегов, а астрономических наблюдений не проводилось.
[113] Узел — внесистемная единица скорости судна в морской навигации, равная одной морской миле в час (1852 м/ч). Возникла во времена парусного флота, когда скорость замерялась ручным лагом.
[114] Секстан — угломерный астрономический и навигационный инструмент отражательного типа, применяемый для измерения высот и азимутов астронавигационных ориентиров в мореходной астрономии, а также в навигации и гидрографии.
[115] Хранителем времени на судах тогда был хронометр — пружинные часы с высокой точностью хода, которые находились в специальном футляре с амортизаторами. Хронометр устанавливался по времени Гринвичского меридиана, от которого ведется отсчет долгот. Кроме того, на судах имеются часы, с точностью до одной минуты показывающие судовое время, то есть время того часового пояса, по которому установлены эти часы. При движении судна на восток стрелки часов при переходе из одного пояса в другой переставляются на один час вперед, а на запад — на один час назад. При стоянке корабля в порту судовое время, как правило, согласуется с местным временем.
Выражение Жюля Верна, что «проход каждого меридиана требовал их перестановки», неточно. Судовые часы устанавливаются не по местному времени, а по поясному, поэтому они требуют перестановки только при переходе из одного часового пояса в другой. В противном случае их пришлось бы подводить непрерывно, устанавливая в каждый момент местное время.
[116] Это уже обсервованные координаты места «Грейт-Истерна» в море, определенные астрономическим путем, в данном случае по высотам солнца, измеренным через определенные интервалы времени. Суть самой этой задачи заключается в построении на навигационной карте так называемых линий положения, представляющих собой отрезки кругов разных высот светил. Их пересечение и указывает место судна. Во времена Жюля Верна это был единственный способ определения координат корабля по небесным светилам.