Повешенное в половине первого объявление показывало 44 o 6' западной долготы. Мы прошли в сутки только 227 миль. Жених и невеста, вероятно, проклинали корабль за его медленный ход.
К трем часам ветер разогнал тучи, и небо прояснилось. Однако на море все еще вздымапись большие изумрудные волны, окаймленные фестонами из бетой пены.
В тридцать пять минут четвертого с левого борта был замечен корабль. По данному им сигналу оказалось, что это «Иллинойс», идущий из Америки в Англию.
В это время лейтенант Г. сообщил мне, что мы проходим мимо Ньюфаундлендской мели. Местность эта славится обильной ловлей трески.
День прошел без приключений. Пассажиры, по обыкновению, прогуливались по палубе. До сих пор случай не сталкивал Фабиана с Гарри Драке, которого мы с Корсиканом не теряли из виду. Вечером все собрались в общий зал. Музыканты и певцы, уже мною раз развлекавшие публику своими полонезами, опять принялись играть и петь, вызывая крики «браво» и аплодисменты своих обычных слушателей.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Выйдя из зала, я поднялся на палубу вместе с капитаном Корсиканом. Ночь была темная, на небе ни звездочки. Вокруг корабля царил полный мрак. С большим трудом можно было различить вахтенных, медленно расхаживавших по шкафуту.
Вдохнув полной грудью свежий морской воздух, капитан сказал:
— В зале очень душно. Здесь по крайней мере есть чем подышать! Сто кубических метров свежего воздуха в сутки для меня положительно необходимы.
— Дышите, дышите хорошенько, — сказал я ему, — тут на всех хватит свежего воздуха. Кислород действительно великолепная вещь! К сожалению, надо признаться, что парижане и жители Лондона знакомы с ним только понаслышке.
— Да, — отвечал капитан, — они ему предпочитают углекислоту. Что ж, у каждого свой вкус! А вот мне этот газ противен даже с шампанским.
Беседуя таким образом, мы прогуливались. Густые клубы дыма вместе с искрами вырывались из черных труб. Стук машин смешивался с завыванием ветра в железных вантах. Каждые четверть часа среди этого шума раздавались голоса вахтенных матросов, выкрикивавших следующие слова: «All's well! All's well!» Это означало, что все обстоит благополучно. Иначе, впрочем, и быть не могло, так как все было предусмотрено для благополучного прохождения по этому опасному пути, который часто загромождался льдинами. Каждые полчаса по приказанию капитана матрос черпал ведро воды для изменения температуры, и упади она хоть на один градус, капитан, не задумываясь, изменил бы путь. Ему было известно, что две недели тому назад в этом самом месте затерло льдом пароход «Pereiere», и он боялся подвергнуться той же участи. Всю ночь продежурил он сам, стоя на мостике с двумя офицерами, из которых один следил за работой колес, а другой наблюдал за вантом. Кроме того, лейтенант и два матроса стояли на вахте на шкафуте, в то время как штурман с матросами находились на стеме корабля. Благодаря предусмотрительности и деятельности капитана пассажиры могли спать совершенно спокойно.
Обойдя весь корабль, мы с капитаном Корсиканом остановились на корме. Нам не хотелось еще забираться в душные каюты, и мы стояли, беседуя как мирные граждане па площади своего города.
Сначала нам показалось, что мы тут одни, но вскоре мы заметили человека, неподвижно стоявшего у перил. Пристально вглядевшись в него, капитан воскликнул:
— Это Фабиан!
Действительно, это был он. Я тоже узнал его. Он так был погружен в какое-то немое созерцание, что не расслышал нас. Глаза его горели; казалось, он не мог оторвать их от угла рубки. Я решил не беспокоить его, но Корсикан подошел к нему.