Пообедав в «Fifth-Avenue», где нам торжественно подали микроскопические порции рагу на игрушечных блюдцах, я решил закончить день в театре Барнума. Там шла драма «Nely-tork's sceths», пользовавшаяся большим успехом. В четвертом акте был изображен пожар, который тушили настоящие пожарные с помощью парового насоса, — этим, вероятно, и объяснялся успех пьесы.
На следующий день доктор должен был заняться своими делами, и мы разошлись, условившись встретиться в два часа в гостинице. Я отправился на почту за письмами до востребования, затем побывал у французского консула, который меня очень любезно принял, потом заехал в контору Гофмана, где мне надо было получить деньги, и, наконец, пошел в дом номер 25 на Тридцать шестой улице, где жила сестра Фабиана. Мне хотелось поскорее узнать, как поживают мои друзья и как здоровье Елены. Оказалось, что все они выехали за город, так как доктор нашел, что для больной необходим чистый деревенский воздух. Вернувшись в гостиницу, я нашел записку Корсикана, в которой он сообщал мне об их внезапном отъезде из Нью-Йорка. Куда именно они отправлялись, он не мог написать, так как сам пока не знал этого. Решено было остановиться в том месте, которое более всего понравится Елене. Он обещал еще раз написать и выражал надежду на то, что я не уеду, не простившись с ними. Мне очень хотелось еще раз повидать их всех, но на это трудно было рассчитывать, так как мы могли разъехаться из Нью-Йорка в совершенно противоположные стороны, а затем я должен был торопиться с отъездом.
В два часа я приплел в бар гостиницы и встретил там доктора.
— Когда мы едем, доктор? — спросил я.
— Сегодня, в шесть часов вечера.
— По Гудзонской железной дороге?
— Нет, на пароходе «Saint-John». Это великолепный пароход. Мне, собственно, хотелось бы показать вам Гудзон днем, но, к сожалению, «Saint-John» ходит только ночью. Завтра в пять часов утра мы будем в Альбане, в шесть сядем в поезд Нью-Йоркской центральной железной дороги, а к ужину будем на Ниагаре.
Я положился на доктора в составлении маршрута. В назначенный час мы сели в фиакр и через пятнадцать минут приехали на пристань, у которой стоял уже «Saint-John».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
«Saint-John» и «Dean Richmond» — самые лучшие речные пароходы. Это целые здания, состоящие из трех этажей и снабженные всевозможными террасами, галереями и верандами; все это поддерживается двадцатью столбами, скрепленными между собой железом и разукрашенными флагами. По бокам помещаются два колесных барабана, разрисованных фресками, подобно тимпанам в церкви святого Марка в Венеции. Позади каждого колеса возвышается труба двух котлов, устроенных снаружи, а не в корпусе парохода, это полезная предосторожность на случай взрыва. В центре парохода, между барабанами, помещается очень несложная машина; она состоит из одного цилиндра, одного поршня с длинным рычагом и только одного шатуна, приводящего в движение огромное колесо.
На палубе «Saint-John» было уже много пассажиров. Мы с доктором заняли каюту, выходившую в большой зал с куполообразным потолком. Все было устроено роскошно и с полным комфортом. Ковры, кушетки, диваны, картины и зеркала придавали комнатам уютный и красивый вид.
Как только пароход двинулся с места, я поднялся на самую верхнюю площадку. На носу парохода находилось помещение, выкрашенное яркой краской. Там помещались кормчие. Четверо здоровых мужчин стояли у рулевого колеса. Обойдя эту площадку, я спустился на палубу. Благодаря сумеркам и густому туману кругом ничего не было видно; вдали мелькали только огоньки береговых строений.
Было уже восемь часов, когда я вошел в зал. Доктор повел меня ужинать в великолепный ресторан, где прислуживала целая армия чернокожих. На пароходе, как оказалось, было более четырех тысяч пассажиров, в числе которых находились и тысяча пятьсот иммигрантов, помещавшихся в трюме корабля. После ужина мы отправились в свою каюту и легли спать.
В двенадцать часов я проснулся от сильного толчка, вслед за которым пароход остановился. Очевидно, капитан не решался продолжать путь среди такой непроглядной тьмы.
В четыре часа утра мы снова двинулись. Мне не хотелось больше спать, и я отправился в салон, находившийся на носу корабля. Дождь перестал, туман рассеялся, и показались берега. Правый берег, покрытый зелеными деревьями и кустарниками, походил на большое кладбище благодаря множеству холмов, красиво вырисовывавшихся на горизонте; левый же берег был низменный и болотистый. По реке, между островками, плавали шхуны и ходили пароходы.
— Доброе утро, — сказал доктор, поднявшись ко мне в салон. — Знаете, благодаря этому проклятому туману мы опоздаем к первому поезду.
— Это весьма прискорбно, доктор, так как времени у нас очень мало.
— Что же делать! Вместо того чтобы быть на Ниагаре вечером, мы приедем туда ночью.
Действительно, «Saint-John» только около восьми часов подошел к набережной Альбани. Утренний поезд уже ушел, и нам пришлось ждать до половины второго. Мы воспользовались этим временем, чтобы осмотреть город, являющийся центром законодательства штата Нью-Йорк.
Город этот состоит из двух частей: из нижнего города, расположенного по правому берегу Гудзонова залива, с чисто коммерческим населением, и верхнего, с каменными домами, различными общественными учреждениями и очень интересным музеем древностей.
После завтрака, во втором часу, мы приехали на станцию, на которой не было ни загородок, ни сторожей. Поезд стоял посреди улицы, подобно тому как на площади стоят омнибусы. Пассажиры садились в вагоны когда им было угодно и свободно могли прогуливаться по всему поезду, так как вагоны были соединены между собой. Ни начальника станции, ни служащих здесь не было. Поезд тронулся в назначенный час без звонков, без свистков кондуктора, и помчался, делая двенадцать миль в час. Вместо того чтобы быть закупоренными в вагоны, как это бывает на других железных дорогах, мы здесь свободно могли ходить взад и вперед, закусывать и, не выжидая остановок на станциях, покупать журналы и книги. Поезд мчался через дороги без шлагбаумов, через вырубленные леса, где на каждом шагу рисковал наткнуться на пень, через новые города с широкими улицами, на которых было еще очень мало домов, и через местечки, носившие самые поэтические названия из древней истории, как то: Рим, Сиракузы, Пальмира. Вот на горизонте блеснуло озеро Онтарио, воспетое Купером. Вся эта, когда-то дикая, местность превратилась теперь в благоустроенное селение.
В одиннадцать часов вечера мы прибыли в Ротчестер, там пересели на другой поезд и помчались над Теньесейскими порогами. В два часа утра, обогнув Ниагару, мы приехали в деревню Niagara-Falls и отправились в великолепную гостиницу с громким названием: «CataraetHouse».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Ниагару нельзя назвать ни рекой, ни речкой; это просто отводной канал в тридцать шесть миль длиной, устроенный самой природой; вода по этому каналу несется из озер: Верхнего, Мичигана, Гурона и Эри в озеро Онтарио. Разница уровня воды в последних двух озерах доходит до трехсот сорока английских футов. Ниагара служит границей между Соединенными Штатами и Канадой. Правый берег ее принадлежит американцам, а левый — англичанам. С одной стороны стоят полисмены, с другой их нет и в помине.