— Все это кажущаяся сложность. Примитивные приборы всегда сложны на первый взгляд. Совершенство — просто. Старая истина, Ив!
И хотя мы достаточно сильно прочувствовали состояние операторов, заточенных в пластиковых коробках и закрытых множеством стальных задвижек, сами (за исключением Костиных переживаний в кабине) чувствовали себя превосходно, как в детстве, забравшись в комнату для ненужных вещей. Ни я, ни Костя особенно не ощущали замкнутости пространства, наверное, потому, что были уверены, что в любое время сможем выбраться отсюда, и еще потому, что с большого экрана все время доносились голоса птиц, свист ветра, рычание океана. В последний раз мы взглянули на экран и радостно вскрикнули: на площадь вышли Петя Самойлов и Ки.
Их лица выражали озабоченность и тревогу.
— Следы ведут к центру, — сказал Ки. — Идем. Петя благоразумно остановил его:
— Постой! Пойду я, а ты останешься в резерве…
— …и буду наблюдать, как тебя схватят роботы…
Костя остановил их спор, сказав в микрофон:
— Привет, ребята! Мы в довольно уютном подземном сооружении. Отсюда управляли всем этим хозяйством… Стойте! Ни шагу по площади, а не то познакомитесь с Томми!
Ребята засияли.
— Все прекрасно! — сказал Ки и процитировал изречение какого-то индийского мудреца: — «Кто ищет — тот находит, хотя и не всегда то, что искал». — К цитате прибавил: — А нам повезло вдвойне: мы нашли и то, что искали, и то, чего не искали. Остров густо заселен роботами.
На пороге операторской мы оглянулись, помахали рукой Пете и Ки, забыв, что здесь только односторонняя связь, и увидели, как двери в кабинах одновременно с лязгом захлопнулись, а из стены перед нашим носом медленно поползла толстая стальная плита.
Не обмолвившись ни одним словом, мы бросились бежать и чувствовали, как за спиной пощелкивают броневые двери.
Петя говорил, пожимая нам руки:
— Заставили вы нас пережить несколько довольно неприятных минут. Вы что, решили взлететь на воздух? — И тут он нам передал то, что хотела сказать тетушка Лия: — Остров под угрозой взрыва. Он должен был взорваться много лет назад, да что-то помешало этому.
— Теперь понятно, для чего там красная кнопка, — сказал Костя.
Посоветовавшись, мы все пришли к выводу, что остров еще постоит и мы мало чем рискуем, если побудем на нем несколько часов и внимательно все осмотрим.
Осмотр ничего интересного не дал. Счетчик Гейгера даже не показал, в каком месте находится атомная станция. Наверное, она была заключена в одном блоке с пультом управления, где-нибудь на самом дне, и очень хорошо изолирована свинцовыми плитами. По крайней мере, мы сделали такое заключение.
На пути к лагуне мы зашли еще в один дом. В нем сохранились оконные стекла, двери оказались плотно закрытыми, попугаи не смогли ворваться в него и навести там свой «порядок». Двери гостеприимно раскрылись, когда мы поднялись на широкое крыльцо из популярного здесь зеленого цемента. В холле пахнуло прохладой, окна, матовые от осевшей на их поверхности соли, скупо пропускали солнечный свет. В доме можно было жить. Старомодная мебель, довольно удобная, очень хорошо сохранилась. Мы разбрелись по комнатам. Я все время испытывал такое чувство, что вот-вот войдут люди, живущие здесь, и ловил себя на том, что краснею, не находя слов, чтобы оправдать свое вторжение.
Мы с Костей встретились в гостиной с большим телевизором, хорошим транзисторным приемником. Костя включил его. Послышалась древняя индийская музыка.
— Они уже знали «вечные» батареи, — сказал Костя, — вполне прилично звучит.
Мы сидели в низких креслах перед таким же низким столом из коричневого лака. Костя протянул руку к ухмыляющейся маске на стенной панели. Открылась дверца бара. На полках стояло множество бутылок с винами и несколько бокалов.
Вошел Петя.
— Ого! — сказал он, увидев бар. — Настоящий алкоголь, который теперь прописывают нам изредка врачи.
Костя спросил:
— Как думаешь, не умрем, если…
— Без рецепта?
— Да. Немножко. Как торжественно выглядят эти сосуды!
— По-моему, можно, — сказал Петя и посмотрел на меня.
— Радиоактивность? — спросил я.
— Чуть выше нормальной.
— Вполне приемлемая радиоактивность. — Костя выбрал бутылку с испанским мускателем.
Вошел Ки. В руках он держал пожелтевшие листки бумаги из целлюлозы. Ки бросил на стол листки:
— Нашел на полу в спальне. Там хаос. Мне показались они интересными. Какие-то записи… О! Мускатель! Читал о таком вине, но никогда не пил.
Никто вначале не придал значения находке Као Ки. Мускатель оказался необыкновенно вкусным напитком. От него приятно туманилось в голове. Костя потянулся еще к полке бара, но Петя сказал с сожалением:
— Нет, ребята, здесь все-таки повышенная радиоактивность. Пора улетать. Мы и так задержались.
— Тогда захватим для анализа, — нашелся Костя.
— Если с научной целью, то, конечно, можно, — поддержал его слегка захмелевший Ки.
— Вопрос решен! — сказал Костя и придвинул к себе листки.
Десять страничек, исписанных крупным, неровным почерком. Читал Костя, а иногда мы все вместе расшифровывали непонятные или сокращенные английские слова. Это были записки солдата, участника одной из войн, которые, как известно из исторических хроник, тогда велись беспрерывно. Эдгар Каули, автор записок, набрасывал их урывками, пропуская иногда по целому месяцу. Что-то мешало ему делать систематические записи. Здесь я приведу только несколько выписок из дневника, полностью они опубликованы в «Историческом вестнике» No Н-3-9, а также выпущены в издании «Открытия и находки».
«3. X.67.
Из всего отряда в сто человек нас осталось только пятеро. Необыкновенное везенье. Теперь только спать, есть человеческую пищу и ни о чем не думать! Не так уж плоха жизнь, черт подери!
8. XI
Шесть дней в Атами были необыкновенным сном. Прощай, Марика. Совсем недавно я чувствовал себя человеком. И снова становлюсь профессиональным убийцей.
20. XI
Перед атакой мы принимаем таблетки «прощай совесть» — так прозвали новый допинг. После приема каждый из нас, не дрогнув, может прикончить родную мать.
3. XII
Странно, что я до сих пор ни разу не ранен, хотя все ребята, с которыми я начинал, уже гниют в цинковых гробах или съедены зверьем в джунглях. Хотя я не прячусь и прослыл храбрецом. Все это чушь — храбрость. Просто мне все равно. Я знаю, что мне не выбраться. Какая была бы подлость, если после всего останусь жить.
10. V.68
Через полтора месяца я выберусь из этого ада. Неужели все это останется позади и я смогу смыть с души грязь, кровь, слезы своих жертв? Все возможно. Живут же подлецы и почище меня. Все зависит от точки зрения на происходящее. Главное — сохранить в себе остатки человека. Есть ли они?
15. V
Сегодня встретил Джона Хеймена из отряда «Зеленых беретов», он вернулся из очередной «экскурсии».
Жаловался, что невыгодно стало работать. Теперь он получает за ухо убитого не 15, а 10 долларов и оплачивается только, правое ухо. Хаймен потерял на снижении цен 180 долларов.
Мы с ним учились. Он был тихим парнем. Любил говорить о добре и зле, о назначении человека. Мы его звали Сократом.
25. VI
Дождь. День и ночь хлещет теплый водопад. Весь мир размок. Лагерь под серым колпаком с дырами, а там, наверху, океан теплой воды. Наши дожди — легкий туман из пульверизатора. В этом милом месте я пробуду целый месяц. Как старый опытный ландскнехт, я должен обучать туземцев стрельбе из автоматов и прочим нехитрым приемам уничтожения себе подобных. Но все понимают, что это рискованное занятие. Они только и ждут, чтобы им выдали оружие, и тогда перестреляют нас и уйдут в джунгли. Мы, то есть белые, по целому дню сидим в баре, а они — в бараках с дырявыми крышами. Для поддержания боевого духа каждый день по радио передается беседа, одна и та же, о наказаниях за неповиновение, дезертирство, подстрекательство к мятежу, кражу оружия и прочие воинские преступления. Наказание одно — расстрел. В довершение передается длинный список казненных. Каждый четверг, опять-таки в целях повышения боевого духа, в лагере происходит публичная казнь. Делается это по-будничному, на скорую руку, никому не хочется мокнуть. Солдаты жмутся к стенам казарм, командование стоит под специальным навесом. Режущий душу залп из автоматов, и то, что мгновение назад было человеком, надает в яму с водой. Жуткая штука эта яма с коричневой жижей…