Нет, лучше «приносящий печали». Все равно плохо. Где-то я уже читала или слышала. Хочется сказать новое, никогда еще не сказанное. Как это невообразимо трудно!
Мне понравились меланхолические строчки и особенно голос Веры, проникновенный, певучий. Я похвалил ее.
Вера покачала головой:
— Я же знаю, что не получилось. Простые перечисления.
— Ты необыкновенно взыскательна к себе, — сказал я. — Очень верно у тебя насчет ветра. И про остров ты сказала очень точно, у него совсем первобытный вид.
— Ну, не совсем, здесь уже побывали любители уединения. Но все следы сметены. Вот это и навевает грусть. Прошлое всегда должно быть с нами. Оно обогащает. Не то мы станем как эти птицы… Или нет, птицы все в прошлом, они консервативны, как сама природа. Без прошлого люди как необитаемые острова.
Она постояла, глядя невидящими глазами на пляшущие вдалеке валы, тряхнула головой.
— Ну, а вот эти строчки:
Вера посмотрела на меня:
— Молчи. Идем. Стихов еще нет. Они где-то близко бродят, но не показываются. Только дают о себе знать. В этих строчках — тема.
Мы пошли, взявшись за руки, увязая в песке. Она говорила, подставляя лицо ветру:
— Большая, огромная тема в этом «Вечном ветре». Я хочу рассказать балладу о бесстрашных, идущих навстречу ветру и гонимых ветром. И знаешь, кто мне подсказал тему ветра? Дельфиний отец. Человек с железным сердцем! Я люблю говорить с ним среди его бесконечных «закатов» в обществе Прелести, внимательно слушающей, все запоминающей и изрекающей кстати и некстати афоризмы. Помнишь, еще в «Альбатросе» он спросил нас:
«Что, подхватил ветерок? Теперь вам не остановиться. Сколько ни вяжи рифов, он будет мчать. И пусть мчит. Только учитесь управлять парусами. До цели далеко. Ох как далеко!» Помнишь?
Я ответил, что помню эту сентенцию, которая тогда показалась мне напыщенной.
— А мне нет. Мне сразу понравился учитель. Костя относился к нему несправедливо, даже жестоко, а тот сразу что-то в нем открыл за его бравадой и неуравновешенностью. В Косте происходит большая внутренняя перестройка, как он сам мне признался. Костя говорит, что за этот месяц он возмужал, стал познавать самого себя и близких ему людей. — Она посмотрела на меня: — И он считает, что прежде относился к ним не всегда справедливо.
— Да у нас никогда с ним не было никаких серьезных разногласий. Просто иногда я досаждал ему своим психоанализом. А так все было в порядке.
— Я, наверное, не должна была тебе этого говорить.
— Нет, почему же…
— Ну хорошо. Надо все знать о друге… Ой, какой ветер! Держи меня, а то унесет на рифы.
Мы переждали порыв ветра.
— Видишь, сколько всего я наговорила тебе о ветре. Последний раз дельфиний отец рассказал мне о своем трагическом путешествии, о своем сердце. Затем вышел проводить меня, пригрозив Прелести «капитальным ремонтом». Он оставил ее дома. Вот тогда он упомянул о значении прошлого. И это его слова: «Без прошлого люди как необитаемые острова». Он подарил мне это изречение. Я возьму его эпиграфом к балладе. Дельфиний отец был разговорчив и очень щедр в тот вечер. Пассат дул ровно, ласково. Он прислушался и сказал: «Какое счастье, что над планетой дует вечный ветер! Я не люблю тишины, штиля. Да его и нет в природе. — Она подняла голову к Млечному Пути. — И там дует вечный ветер и наполняет паруса Вселенной». Хорошо?
— Очень!
Биата с Костей ждали нас на берегу океана. Ветер нес мельчайшую водяную пыль. Лицо, руки, волосы покрылись тонким налетом соли. В отдалении, среди волн, вылетели дельфины, наверное Тави или Протей, они издали следили за нами и сейчас давали знать о себе. Мы приветственно подняли руки, и они, салютуя, выпрыгнули одновременно и скрылись за голубоватым гребнем.
— Я отвыкла от земного ветра, — прокричала Биата, — там неощутимый ветер. Солнечный… Из центра Галактики и еще из миллиарда галактик.
У Веры загорелись глаза:
— Вы слышали, как она сказала? Прямо как Мефодьич!
— Мне надоел ваш ветер! — крикнул Костя. — Я бы охотно посидел в затишье. Идемте. Здесь есть хижины. — Не дожидаясь нашего согласия, он пошел к рощице пальм. Пальмы росли очень густо: так много здесь побывало любителей уединения. За стеной пальм можно было говорить, не напрягая голосовых связок.
— Мы не будем сажать новые деревья, — сказала Биата, — их здесь и так слишком много. Смотрите, какие они тонкие, сколько сломанных и сухих.
— У меня есть другое предложение, — сказал Костя, — мы можем оставить о себе память, добиться популярности и даже славы немного иным путем.
— Здесь? — спросила Вера.
— Не сходя с острова!
— Заманчивая перспектива, — улыбнулась Биата, — но сильно пахнет авантюрой. Ты хочешь срубить рощу?
— Да сохранит меня Великий Кальмар от такого преступного шага! Дело проще: надо снять все дощечки со стволов, сложить в кучу и написать, что всю эту работу проделали мы.
— Ты нездоров, Костя, — сказала Вера. — Откуда, какими ветрами заносит в твою голову такие идеи?
— Сам не знаю и пытаюсь объяснить. Наверное, во мне сильна генетическая память предков. Сколько они совершали деяний, как говорит наш учитель, которые не поддаются объяснениям!
Вера покачала головой, глядя на Костю, и уже другим тоном сказала:
— В этом наивном обычае есть глубокий смысл. Где-то я прочла древний афоризм: «Кто не убил врага, не родил сына и не посадил дерево, тот прожил свою жизнь зря». Посадить дерево, оставить после себя хотя бы такой след — уже в этом есть оправдание жизни. А дерево — воспоминание о счастье. Ведь это так хорошо!
— Прекрасный обычай, — согласилась Вера. — Как жаль, что здесь нет места! А сажать дерево, чтобы оно погибло или выросло вот таким чахлым, нельзя.
— Да, нельзя, — поддержал Костя. — Что толку в чахлой памяти. Давайте слетаем в Калифорнию и посадим там секвойи, а потом опишем параболу и спустимся в Кении и посадим по баобабу… Вот и замок влюбленных!
Закрытый от ветра рощей кокосовых пальм, стоял крохотный домик, обращенный фасадом к лагуне. Домик в стиле русской избы. Какие-то любители уединения срубили из стволов пальм и покрыли пальмовыми листьями.
— Какая прелесть! — воскликнула Биата. — Из настоящего дерева!
— Из памятных стволов, — поправил Костя. — Интересно, кто архитектор?
Единственное окно во всю стену было раздвинуто, дверь гостеприимно распахнута. На полу хижины, выстланном плитами кораллового известняка, сидел очень легко одетый бородатый мужчина неопределенного возраста и вертел в руках универсальный туристский агрегат, по идее конструкторов обязанный снабжать электроэнергией и для приготовления пищи, и для освещения и прочих нужд во время путешествий. Вообще такие приспособления ведут себя сносно, если придерживаться хотя бы половины необходимых указаний, перечисленных в инструкции.
Бородатый человек сверкнул на нас черными глазами и белой полоской зубов и вместо приветствия прорычал:
— Проклятый механизм!
В углу, спиной к нам, на походном мешке сидела полная женщина небольшого роста и внимательно рассматривала свое лицо в довольно большое зеркало, прикрепленное к стене.
— Как я почернела! Меня никто не узнает. Но где мой крем?
— Я выброшу ее в лагуну! — Бородатый человек с надеждой посмотрел на нас с Костей. — Все время падает напряжение, на этой плитке можно сидеть, она не дает света, не бреет. Видите, на кого я стал похож? А за нами прилетят только через неделю.