– Я не хочу его видеть.
– Так услышь его! Он – гений. Тебе не сбежать от него с твоею любовью к музыке.
– Да, музыка – моя страсть.
– Я телефонирую ему. Он близко. Он придет и будет играть для тебя.
– Мы не хотим его! – решительно вмешалась баронесса.
Вера уловила перелом в настроении отца. Замечание баронессы она пропустила мимо ушей.
– Папочка, ты уже меньше хмуришься. Я позову Давида, он придет со своей скрипкой.
– Мы не хотим его! – повторила баронесса.
– Чудной игрой он сотрет последнюю морщинку на твоем лице и последний знак зла в душе.
– Верочка, ты так сильно любишь этого е… этого Давида?
– Нельзя не любить его, папочка! Ты сам увидишь! Я иду телефонировать ему.
– Ты словно воск в ее руках! – вскричала баронесса, когда Вера вышла.
– Она единственное мое дитя, Катюша. Ее детские ручонки обвивали мою шею…
– У тебя будет зять еврей!
– Ребенком она прятала свое мокрое от слез лицо на моем лице…
– Картавый еврейчик назовет тебя дедушкой!
– Ты сводишь меня с ума!
– Крючконосый внучонок будет прятать свое сальное рыльце на твоем лице!
– Молчать! – вскричал барон.
На физиономии барона отразилась неподдельная мука. Он бессильно уронил голову на стол. Потом сказал, глядя перед собой: “Я не могу вновь потерять Веру… нельзя не любить его…”
8. Порвалась струна
Музыкант Давид Квиксано и бывшая революционерка Вера Ревендаль, молодые эмигранты из России, познакомились в Нью-Йорке и полюбили друг друга. Любовь соединила их сердца над широчайшей пропастью, что пролегла меж Давидом и Верой: он – еврей, она – аристократка, дочь барона.
Давид сочинил симфонию во славу американской свободы. Он был приглашен великим дирижером в лучший оркестр для исполнения партии первой скрипки. Его заработок внушителен, и, кажется, нет помех для скорой женитьбы.
Память Давида омрачена картинами страшного кишиневского погрома. На его глазах были убиты отец и мать, сестры, братья. Он сам уцелел чудом – бандиты приняли раненого за мертвого. Время не стушевало лица злодеев, и не заживает душа.
Барон Ревендаль, отец Веры, убежденный монархист и не менее убежденный ненавистник евреев, командовал царскими войсками в Кишиневе в те ужасные дни. Нежное отцовское сердце не вынесло размолвки с дочерью. Желая помириться с нею, барон приехал в Нью-Йорк. Как и отец, Вера хотела мира. Раздор прибавляет цену согласию.
Мысль о намерении дочери выйти замуж за еврея нестерпима для барона. Но если чего-то нельзя избежать, то презирать это можно. Он приготовился принять неизбежное, только бы единственное дитя вернулось в его жизнь.
Давид и Вера говорят о своей любви и о своем будущем.
– Давид, теперь мы сможем, наконец, пожениться!
– Достанет ли моего жалования первой скрипки?
– Несомненно!
– Мы действительно сможем пожениться?
– Если ты этого хочешь… Я не еврейка…
– О, возлюбленная!
– Ты не ответил – ты хочешь? – с тревогой спросила Вера.
– Хочу ли я? О, ангел мой, я жажду!
– Ты станешь думать об одной лишь музыке, забывая обо мне?
– Забыть о тебе? Вслед за музыкой ты в сердце моем!
– Вслед? Я хочу быть впереди! Я хочу, чтоб ты любил меня больше всего остального!
– Я ставлю тебя превыше всего! – спохватился Давид.
– Правда? И ничто не разлучит нас?
– Семь морей не разлучат нас!
– Посулами всякий богат! Я не надоем тебе, когда достигнешь славы?
– Все, чего достигну – все для тебя, любимая!
– Прости мне тревогу и сомнения, но я росла в православии… твой путь совсем иной…
– Мы в Америке. Здесь люди и души сплавляются в котле…
– Отец, кажется, примирился. Бедный, ему нелегко, он так предан Руси!
– А мой народ предан Сиону. Но дети должны идти своею тропой, не отцовской!
– О, ты современный пророк, Давид! Я счастлива. Ты тоже счастлив?
– Я счастлив и я изумлен. Преграды преодолены так внезапно! Трудно поверить…
– Трудно поверить в желанный исход? Откуда меланхолия?
– Не знаю. У нас, евреев, в радости всегда найдешь печаль. Это наша трагическая история.
– Милый, ты добрался до конца трагической истории. Отбрось путы столетий.
– Да, да, Вера. Я жизнерадостен, как прежде. Этот день станет нашим главным днем!
Давид приготовился играть. Скрипка взорвалась ликующей тарантеллой. Послышался стук в дверь. Увлеченный, он не услышал. Дверь приоткрылась, барон Ревендаль неуверенно просунул голову. Давид заметил его. Судорога пробежала по лицу скрипача. Шатаясь, он попятился назад, оказался в объятиях Веры.