– Лицо! Лицо! – прохрипел Давид.
– Что случилось, дорогой? – встревожилась Вера.
– Это пройдет. Никогда еще галлюцинации не были так ярки…
– Что с ним? – резко спросил барон, входя в комнату.
“Не может быть, не может быть…” – бормотал Давид. Неверным шагом он подошел к барону, пытался ощупать знакомое лицо.
– Руки прочь! Назад, пес! – в бешенстве вскричал барон, выхватив пистолет.
– А, вы и мою жизнь хотите взять! Вам мало отца и матери, сестер и братьев!
– Тьфу, умом тронутый! – выпалил барон.
– Нет, не убирайте оружие! Над собой свершите правосудие, вы избежали его в России!
– Правосудие над самим собой? За что? – ахнула Вера.
– За преступления, за поношения!
– Ты бредишь, Давид! – воскликнула Вера.
– Ах, если бы!
– Но это же мой отец!
– Твой отец? О, ужас!
– Вера, я объясню тебе! – проговорил барон, пытаясь притянуть дочь к себе.
– Скажи, что Давид ошибся, что это злодействовала толпа, а ты невиновен.
– Я был с моими солдатами, – хмуро ответил барон.
– Вновь и вновь вы давали команду солдатам стрелять, – не отступал Давид.
– Стрелять в беснующуюся пьяную чернь! – с облегчением вскричала Вера.
– Нет! В беззащитных евреев – женщин, детей, стариков!
– Боже, не было сострадания на небесах! – зарыдала Вера.
– Не было сострадания на земле! – крикнул Давид.
– Месть за столетия грабежа. Вопль гнева. Глас народа – глас божий! – провозгласил барон.
– Ты мог защитить несчастных, отец!
– У меня не было приказа защищать врагов православия и царя! Я исполнял долг.
– Ты мог остановить погром!
– То был святой крестовый поход. Все народы расправлялись с евреями и побивали их!
– Но лишь в России младенцев наших рвали на куски! Доколе, господи?
– Покуда мы не втопчем вас в вашу грязь! Пойдем отсюда, Вера. Не якшайся с грязью.
– Порой я сомневалась в своей любви… инстинкт тысячелетий… евреи отреклись от Христа…
– Браво, дочь! Вот это – Ревендаль!
– Но теперь, Давид, я иду к тебе со словами Рут: твой народ – мой народ, твой бог – мой бог!
– Стыдись! – возопил поспешивший ликовать барон.
Вера, взволнованная собственными словами, экзальтированным жестом протянула руки к Давиду. Тот остался холоден и бесстрастен.
– Давид! – издала Вера мучительный крик.
– Ты не можешь прийти ко мне. Река крови разделяет нас.
– Река? Но любовь наша преодолеет семь морей!
– Слова! Они легковесны в твоих устах!
Сохраняя спокойствие, Давид говорил о кошмаре погрома. “Кровь хлещет из искалеченных женских грудей, брызжет мозг из расколотых черепов младенцев!” Он рассказал, как убили его сестру, малютку Мирьям, как вырвали язык у отца. Барон помрачнел. Вера плакала. “Только для христиан существуют горизонты славы и счастья, а еврею предписаны казни и муки!” – произнес Давид, и хладнокровие изменило ему, и он разразился истерическим смехом.
– Давид, позволь твоей Вере успокоить тебя! – проговорила она, пытаясь обнять его.
– Не надо этого! Мертвящий холод меж нами!
– Поцелуя меня!
– Я почувствую кровь на твоих губах.
– Моя любовь сотрет ее!
– Христианская любовь! Для кого я покинул своих? Голос в сердце звал меня назад!
– Давид!
– Я не хотел слышать этот голос, я слушал голос дочери палача! Я возвращаюсь домой!
– А твой дом здесь, Вера! – воскликнул приободрившийся барон, протягивая дочери руки.
– Твои руки, отец, издают запах той кровавой реки!
– Не повторяй его болтовню! Ребенком ты ласкалась к этим рукам, а на них запах боя.
– Но не бойни. Ты не солдат, а палач! Я размечталась о счастье, но ты, ты, – зарыдала Вера.
– Малютка моя, твой плач ножом ранит мне сердце!
– Это ты прострелил мне сердце, приказав стрелять в беззащитных!
– Я вымолю тебе прощение у царя. Спрячь, как прежде, свое мокрое лицо на моем…
– Я твоя дочь и я проклинаю судьбу за это! Я ненавижу тебя!
Вера вышла. Давид направился к двери. Ревендаль загородил ему дорогу, вновь достал пистолет. “Ты был прав. Воздать каждому свое – вот правосудие. Стреляй в меня!” – угрюмо сказал барон. Давид взял оружие, устремил бессмысленный взгляд на него. Пистолет выскользнул из рук музыканта, задел скрипку. Она издала жалобный стон. “Порвалась струна… мне нужна новая…” – пробормотал Давид.
9. Отличная пьеса, мистер Зангвилл!
Казалось, ничто не омрачит близкого счастья российских иммигрантов Давида Квиксано и Веры Ревендаль. Чистый родник американской свободы смыл пятна европейских предрассудков в их молодых душах. Полюбившие друг друга еврей и аристократка вознамерились соединить свои судьбы узами брака.