Ретроградные взгляды Менделя, дяди Давида, не уживались с безбожными новациями века, кои отстаивал неблагодарный племянник, покинувший ради возлюбленной теплый и хлебосольный дядин дом.
Музыкальный дар Давида Квиксано был замечен и оценен великим дирижером Паппельмейстером, который с воодушевлением принялся репетировать сочиненную юным композитором симфонию и поручил ему исполнять партию первой скрипки.
Над молодым музыкантом довлели воспоминания о кошмаре пережитого им Кишиневского погрома. Вся семья Давида была зверски убита, а сам он уцелел чудом.
Отец Веры, барон Ревендаль, монархист и юдофоб, приехал из России в Нью-Йорк с намерением помириться с дочерью. Брак аристократического отпрыска с евреем – невыносимо тяжелое испытание для русского дворянина, но в надежде вернуть в свою жизнь единственное дитя барон готов был проглотить горькую пилюлю.
Увидав барона, Давид признал в нем офицера, командовавшего царскими войсками во время погрома и приказывавшего солдатам стрелять в беззащитных евреев. Он был потрясен, услышав от Веры, что этот офицер – ее отец.
Давид ошеломил Веру, сгоряча объявив, что покинул родной дом ради дочери палача, что теперь любовь и союз меж ними невозможны, и он возвращается к своим.
***
После исполнения симфонии, автор, и он же первая скрипка, поднялся в сад, расположенный на крыше небоскреба. Душа Давида опустошена. Внизу в зале бушуют аплодисменты.
– Давид! Не слышишь разве? Вызывают тебя! – крикнул появившийся Мендель.
– Кто сказал тебе, что я тут?
– Мисс Ревендаль, разумеется.
– Мисс Ревендаль? Как она узнала?
– Сумасброд предсказуем. Думаю, она понимает тебя.
– Жаль, что ты, дядя, никогда не понимал меня. Как она выглядит? Бледна?
– Хватит о ней, Давид. Ты нужен Паппельмейстеру. Невозможно успокоить публику.
– Я играл. Меня видели.
– Люди не знали, что первая скрипка – он же и композитор. Ты обязан выйти на сцену.
– Сейчас перерыв. Мне нужно восстановить силы.
– Не будь циничным. Подумают, что ты гордец.
– Я не гордец. Оставь меня с моими бедами.
– Какие беды? Тебя ждет слава. Ты должен выйти к людям. Твоя музыка смягчила их.
– Зато я отвердел.
– Ты прав. Мама сказала, ты превратился в соляной столб, с тех пор, как вернулся к нам.
– Хорош урок от Лотовой жены. Наказание смотрящим назад.
– Не садись на скамью. Мокро после дождя. Ты мало смотришь назад.
Серьезность опровергается шуткой. Давид оценил ее и улыбнулся. Мендель вытер носовым платком скамью. Давид уселся.
– Наконец-то ты просиял, племянник. Ты слишком долго не дарил нам улыбку.
– Удручает твое ретроградство, дядя. Америка спасает наш народ, а ты не видишь перемен.
– Ты все мечтаешь о мисс Ревендаль, а я думал, еврейское сердце вернуло тебя домой…
– Увечное сердце. Не касайся моей беды, не растравляй рану.
– Лучше б ты женился на Вере и не жил, как живешь. Ты поверг наш дом во мрак!
– Возвращайся в зал, дядя.
– А ты?
– Я не буду играть на бис популярные вещицы. У Паппельмейстера достаточно скрипачей.
Появляются госпожа Квиксано, мать Менделя, и с ней служанка Кетлин. В недавнем прошлом взгляды молодой ирландки претерпели чудесное превращение. Неприязнь к евреям сменилась любовью к ним, и Кетлин стала ревностной блюстительницей еврейских обычаев.
– О, бабушка и Кетлин здесь! – воскликнул Давид.
– Мама должна была прийти – ей положен ежедневный моцион.
– Она не шокирована тем, что я играл в субботу?
– Она говорит, что ты и ребенком играл по субботам, и бог делает для тебя исключение.
– У нее замечательно гибкий ум, дядя, – сказал Давид, многозначительно глянув на Менделя.
– Великолепная музыка, мистер Давид. Как месса. Но госпожа спала! – заявила Кетлин.
– Спала? – рассмеялся Давид.
– Наш Давидка снова смеется! – радостно проговорила госпожа Квиксано, тяжело дыша.
– Как ты добралась сюда, бабуля? – спросил Давид.
– Топали по ступеням. В субботу нельзя подниматься на лифте, – ответила за нее Кетлин.
– Мисс Ревендаль послала вас сюда? – осторожно осведомился Давид.
– Разумеется! Она так горда вами. Замечательная девушка! – не унималась служанка.
– Вы много болтаете, Кетлин! – заметил Мендель.
– Вам с Кетлин нужно закусить для подкрепления сил, – обратился Давид к бабушке.
– Мы не едим там, где мясо и масло кладут на одну тарелку! – возразила христианка.