– Мама устала. Отправляйтесь с ней домой, Кетлин, – сказал Мендель.
– Не туда! Лифт в той стороне. Спускаться можно даже в субботу! – крикнул Давид.
Мендель провожает мать и Кетлин. В это время из лифта выходит господин Паппельмейстер. Он сияет после триумфа Давида.
– Госпожа Квиксано, что вы скажете о вашем внуке? – воскликнул Паппельмейстер.
– Он мишигинер! – ответила на идиш счастливая бабушка и покрутила пальцем у виска.
– Что это значит? Сумасшедший? – спросил Паппельмейстер у Менделя.
– Что-то в этом роде!
Мендель с матерью и Кетлин зашли в лифт. Паппельмейстер и Давид остались наедине.
– Господин Паппельмейстер, моя благодарность слишком глубока, чтоб выразить словами!
– Таковы же и мои поздравления, господин Квиксано!
– Так не будем о них говорить!
– Но вы должны говорить со всеми людьми в Америке, понимающими толк в музыке.
– Что я услышу от этих знатоков?
– Один скажет, что это великолепная вещь, но плохо исполнена.
– Худо!
– Другой возразит, что вещь негодная, но исполнена хорошо.
– Час от часу не легче!
– Третий станет утверждать, что и вещь, и исполнение – выше всяких похвал.
– О, это совсем другое дело!
– А четвертый обругает и композитора и оркестр!
– Так кого же слушать? – вскричал Давид.
– Критики спорят? Значит, вещь хороша и в следующий раз будет исполнена еще лучше!
– Дорогой Паппельмейстер! Вы – как отец мне!
– А вы, Давид – мятежный сын. Прощаю, что не вышли на бис. И примите поздравления!
– Вы уходите?
– Да, мой мальчик. И не будьте мишигинер! – сказал Паппельмейстер, прощаясь.
Давид сел на скамейку, понурил голову. Послышался шум прибывающего лифта. Показалась Вера. Давид поднял глаза.
– Вера!
– Мистер Квиксано, землячество поручило мне передать вам благодарность и поздравления.
– Надеюсь, у вас все хорошо, мисс Ревендаль?
– Все хорошо, я очень занята и должна идти.
– Да, разумеется… Как ваши?
– Вернулись в Россию, – потупившись, ответила Вера.
– А как ваши?
– Вы только что их видели.
– Ах, да… Прощайте, мистер Квиксано.
– Прощайте, мисс Ревендаль.
– Я бы не советовала вам сидеть здесь в сырости, – обернувшись, сказала Вера.
– Спасибо. Любопытно, что все заботятся о моем теле, и никто – о душе.
– Ваша душа сильнее тела. Своею страстью она вознесла людей высоко-высоко.
– Ради бога, без похвал! Меня постигла неудача.
– Неудача шествует со свитой, а тут знатоки спорят, и это лучшее свидетельство успеха!
– Я сам себе знаток. “Фиаско!” – пищали скрипки, ревели тромбоны, громыхали барабаны.
– О, нет, Давид! Твоя симфония вошла в простые души, вселила в них покой…
– А что с моей душой? Она не ладит со своей собственной музыкой, и в этом мое фиаско!
– Не понимаю, Давид!
– Я, проповедник плавильного котла, не сумел швырнуть в него свою ненависть и боль!
– Не кори себя. Воскрешенное горе ужасно. Жуткие картины стоят перед моими глазами.
– Я навязал твоим глазам картины кошмара, вместо того, чтобы стереть их в своих глазах.
– Никто не в силах стереть их.
– В силах! Надо крепко верить в плавильный котел. Я маловер, и я оттолкнул тебя.
– Мне нельзя было приходить к тебе. Мы не должны больше встречаться…
– Ты не можешь меня простить!
– Это я молю о прощении за вину отца! – вскричала Вера, пытаясь встать на колени.
– Нет! Дети не будут искупать грехи отцов! – воскликнул Давид, останавливая ее.
– Не только отец… мой народ… моя страна… Долги неоплатные…
– Ты ничего мне не должна.
– Да… у тебя все есть, ты ни в чем не нуждаешься…
– Ах, если бы!
– Тебе нужна лишь музыка… и мечта…
– А твоя любовь? Разве она не нужна мне?
– Нет.
– Обида говорит твоими устами.
– Не то! Вознесясь над миром, ты до краев наполнил свою душу.
– А любовь?
– Твоя иллюзия. Прощай.
– Ты покидаешь меня?
– Что мне остается? Мрачная тень Кишинева меж нами, сотни мертвых холодных рук…
– Поцелуй меня и изгонишь духов прошлого! Поцелуй меня, и любовь победит смерть!
– Я не смею. Это пробудит твои воспоминания.
– Это заставит меня забыть!
Не сдерживая более чувств, молодые люди бросаются друг к другу в объятия. Сердца полны любовью. Они смотрят вниз на великолепную панораму вечернего Нью-Йорка. Огни города полыхают в небе, сливаются с последними закатными лучами солнца. Давидом овладевает патетическое настроение.
– Великий плавильный котел! Внизу порт, корабли… все племена и языки плывут к нам!