Учитель музыки Мендель Квиксано живет с престарелой матерью в Нью-Йорке. Он приютил у себя юного племянника Давида, спасшегося из Кишиневского кошмара, взявшего жизни его родителей, братьев и сестер. Редкий музыкальный дар вчерашнего вундеркинда сулит ему скорую славу.
Гостиная в доме Менделя соединяет американский дух с еврейским. Над входной дверью укреплен звездно-полосатый флаг, уживающийся с мезузой на косяке. Стена украшена портретами Колумба и Линкольна, и тут же висит картина с изображением молящихся у Стены плача в Иерусалиме. Стеллаж отягощен английскими книгами и ветхими фолиантами на иврите. Центр комнаты занимает рояль. На покрытом красной скатертью столе высятся груды нот.
Мендель расположился в кресле у камина. Голова увенчана черной ермолкой, на ногах стоптанные домашние туфли, поношенный вельветовый пиджак помогает каминному теплу согревать старое тело. Морщины прошлых бедствий на библейском лице не разглажены надеждой на будущее счастье.
Раздался стук в дверь. Ожидавший прихода нового ученика, Мендель поспешил в свою спальню переодеться. Открывать пошла служанка, молодая ирландка Кетлин. Она раздражена недавней ссорой с матерью Менделя. Кетлин распахнула дверь. Вошла красивая, одетая в дорогие меха девушка.
– Я – Вера Ревендаль. Мне нужен господин Квиксано, – отчеканила вошедшая.
– Который господин Квиксано? – мрачно спросила Кетлин.
– Здесь два господина Квиксано?
– Разве я не ясно сказала, что их два?
– Я ищу того, который играет.
– И тот и другой этим занимаются!
– Оба играют на скрипке?
– Нет! Старый учит недорослей бренчать на пианино. Молодой, Давид, играет на скрипке.
– Он-то мне и нужен! – горячо воскликнула Вера.
– Его нет! – прозвучал лаконичный ответ, и Кетлин попыталась выставить гостью.
– Не закрывайте дверь! Я из землячества. Я напишу ему записку.
– Поторопитесь! Не то мамаша старшего Квиксано писать не позволит: шабис наступает!
– Простите, что наступает? – не поняла Вера.
– Шабис наступает! – вскричала Кетлин, – еврейка, а не знает свой святой день!
– Я – еврейка!? Да как вы смеете?
– О, я страшно извиняюсь, мисс! Вы выглядите, как иностранка, и я подумала…
– Я – русская! Однако правильно ли я поняла, что господин Квиксано еврей?
– Здесь два еврея, мисс! – внесла ясность ирландка.
– Неужели это возможно? У Давида такие приятные манеры…
– Оба и каждый из них! – злорадно разъяснила Кетлин безнадежность ситуации.
– По-моему, вы всех считаете евреями. Судя по фамилии, Квиксано – испанцы.
– Испанцы? Взгляните на молитвенник старухи! – Кетлин показала Вере книгу на иврите.
В гостиную вернулся принаряженный Мендель, увидел молодую, богато одетую даму, которую принял за ученицу. Вера направлялась к двери, собираясь уйти.
– Сожалею, заставил вас ждать. Присядете? – спросил Мендель, указывая Вере на кресло.
– Прошу прощения, это ошибка, мне нужен другой человек… я ухожу, – пробормотала Вера.
– Могу ли я помочь вам найти его?
– Благодарю, не хочу вас утруждать, – сказала Вера, пытаясь открыть дверь.
– Позвольте мне! – воскликнул Мендель и отпер замок.
Изумленная столь обходительным обращением, Вера почувствовала, как тает ее антиеврейское предубеждение.
– Я искала вашего сына…
– Это мой племянник Давид. Он сейчас в детском доме инвалидов. Играет для детей.
– Как благородно! – воскликнула гостья и окончательно рассталась с предубеждением.
– Он делает это бескорыстно, мисс…
– Ревендаль.
– Давид говорил о вас. Он был восхищен, он назвал вас душой землячества!
– Мы хотим пригласить его вновь играть у нас, – сказала Вера, смущенная похвалой.
Из кухни появилась госпожа Квиксано, уселась в кресло.
– Чего хочет шикса? – спросила на идиш старая леди, и ответ Менделя удовлетворил ее.
– Что говорит ваша мать? – полюбопытствовала Вера.
– Она не знает английский – только идиш. Интересуется вами, – ответил Мендель.
– Можете доложить, что я в полном порядке.
– Она прожила свою жизнь в России. Я вызвал ее сюда. Она не любит Америку.
– А ваш племянник родился здесь?
– Нет, он тоже из России, спасся оттуда. Он музыкант-самоучка и очень талантлив.