Давид с безоглядным молодым задором верит в живительную обновляющую силу свободной страны и не приемлет скептицизм старшего поколения своих домашних. “Скептику нужен фонарь, чтоб разглядеть, блистают ли звезды” – думал о них Давид. Скрипач-самоучка, наделенный выдающимся музыкальным даром, он сочиняет симфонию, сталкивая в своем творении мрак старой замшелой Европы с сиянием надежд Нового света.
В доме Квиксано прислуживает молодая ирландская девушка Кетлин. Бедняжка никак не может подладиться к прихотям набожной хозяйки, требуюещей соблюдения в доме еврейских традиций, абсурдных, по мнению христианки. И нет мира меж двумя женщинами.
– Черт побери это масло! – взвизгнула Кетлин, выскочив из кухни.
– Будь проклята Америка вместе с тобой! – раздался ей вдогонку голос госпожи Квиксано.
– Опять воюют мать и Кетлин… – обреченно вздохнул Мендель.
– Не нравится Америка – можете отправляться в свой Иерусалим! – огрызнулась Кетлин.
– Даже домработницам мы здесь мешаем… – пробормотал Мендель.
– И за сто долларов в неделю не стану служить у евреев!
– Кетлин! – вскричал Мендель.
– Ой, я думала, вас здесь нет!
– И поэтому вы смеете грубить моей матери!
– Она обвинила меня в том, что я положила мясо на тарелку, где лежало сливочное масло!
– Вы же знаете, Кетлин, это против нашей веры!
– Но она лжет! Я положила масло на тарелку, где лежало мясо!
– Ничем не лучше. Это запрещено у нас.
– Тут сам Папа Римский не разберется. Какая бестолковая религия!
– Вы говорите дерзости. Занимайтесь вашей работой, – сказал Мендель и сел к роялю.
– А я что делаю? Скатерть белую стелю к вашему шабису!
– Хватит пререкаться, вы мешаете мне играть.
– Мне необходимо говорить с кем-нибудь.
– Вам платят за работу, а не за разговоры. “У короткого ума длинный язык” – подумал он.
– Старуха ворчит и придирается. Мясо, молоко, тарелки! Разобью всю посуду, и конец!
– Не посуду, а веру вы разбиваете! – заявил Мендель, отвлекшись от нот.
– Я раньше вела еврейские дома, где мясо и масло уживались в одной тарелке!
Менделю это показалось забавным, он рассмеялся. Кетлин заявила, что на дурацкий кашрут ей наплевать. Мендель развеселился еще больше.
– Я не намерена слушать насмешки от евреев! Предупреждаю о своем уходе за неделю!
– Ерунда. Никто не смеется над вами. Терпение, и вы освоитесь с нашими привычками.
– У вас у каждого свои привычки. Один соблюдает шабис, другой – нет!
– Делайте, как хочет моя мать, этого будет достаточно.
– Я не понимаю ее тарабарщину. Пусть говорит по-английски, как христианка!
– Если у вас такое на уме, вам лучше здесь не оставаться! – рассердился Мендель.
– Я ухожу немедленно!
– Вы не имеете права!
– Имею! Можете оставить себе мою зарплату!
Звонок в дверь прервал приятную беседу. Явилась Вера Ревендаль с намерением пригласить Давида выступить с концертом в их землячестве. Затем пришел Давид. Приглашение было с радостью принято. Нечаянно брошенное Верой замечание о ее родине, городе Кишиневе, напомнило Давиду о пережитой трагедии. С ним сделалась истерика. Уняв племянника, Мендель собрался уходить.
– Куда ты, дядя?
– А куда мне идти в канун субботы? В синагогу!
– Ах, дядя, как ты привязан к старым традициям!
– Нам нельзя терять точку опоры, дорогой мой Давид.
– Тогда зачем ты в Америке, а не в Палестине?
– Мне некогда объяснять, – гневно ответил Мендель и исчез за дверью.
Из своей комнаты вышла Кетлин. По одежде видно было, что она собралась уходить. В одной руке чемодан, в другой – зонт. Давид с удивлением посмотрел на нее. Он не застал решительную ссору, случившуюся между дядей и Кетлин, и не знал о ее намерениях.
– Вы выходите в такую ненастную погоду?
– А кто меня остановит?
– У вас поручение? Давайте, я выполню его!
– Довольно с меня поручений! Я ухожу совсем!
– Кто вас гонит?
– Ваша богобоязненная бабуся меня вконец извела!
– Что могла сделать бедная женщина, которая…
– Я положила масло на мясную тарелку, я смешала посуду, я…
– О, я понимаю, Кетлин! Но она привыкла к этому с детства. Ее отец был раввином.
– Это кто? Священник?
– Что-то вроде. Ее муж сидел над святыми книгами. Она сама справлялась с домом и детьми.
– Муж святоша… Как тяжело одной!
– Он умер. Дети покинули ее. Она осталась без средств к существованию.
– Одинокая старость всем бедам беда. Несчастная старая леди…
– Не такая уж и старая. Она вышла замуж в пятнадцать лет.
– Бедное юное создание…