– Разрешите представить: мистер Квинси Девенпорт, – сказала Вера.
– О-о-о, – только и вымолвил Мендель.
– Квинси готов принять участие в судьбе вашего племянника.
– Я пойду, приготовлю Давида.
– Приготовьте его к приходу еще одного визитера, – сказала Вера, усаживаясь.
– Поппи опаздывает! – воскликнул Квинси и тоже сел за стол.
– Поппи? – переспросил Мендель.
– Паппельмейстер! Дирижер моего частного оркестра.
– Вашим оркестром руководит сам Паппельмейстер? Великий дирижер!
– Не платил бы я ему двадцать тысяч, если бы он таковым не был! – заметил Квинси.
– Я приведу Давида, угощайтесь чаем и этими гом… и этим печеньем!
– Я слышу отличную музыку. Это ваш протеже играет? – спросил Квинси.
– О, это он просто дурачится! – ответил Мендель.
– Поппи очень строг, с ним лучше не дурачиться!
Мендель отправился на кухню сообщить Давиду о приходе важных гостей. Музыка смолкла. Вера и Квинси остались наедине.
– Вы любите чай с лимоном, мистер Девенпорт?
– Последний раз я принимал это угощение из прекрасных рук вашей матери, баронессы.
– Не упоминайте мою мать. Она умерла.
– У вас нет причины стыдиться вашей мачехи. Она блестящая русская аристократка.
– Вы встречали ее и моего отца в России?
– Именно! Когда я посылал вам свои послания любви…
– Добавить молоко в чай?
– Мы подружились в России. Веселая страна. Русские смело смотрят жизни в лицо.
– Я больше видела там таких, кто смело смотрит смерти в лицо… Сахар?
– В нашу первую встречу я платил сто долларов за каждый кусок сахара, что вы мне клали!
– Вы пили сироп!
– Я ненавижу сахар, но я принес себя в жертву.
– Кому? Землячеству?
– Вам, мисс Ревендаль! – сказал Квинси, придвигаясь к Вере.
– Берите печенье!
– Вера, не забываете ли вы наши лучшие дни, не забываете ли меня?
– Мне кажется, вы забываете себя, мистер Девенпорт, – ответила Вера, отодвигаясь.
– Вы имеете в виду мою женитьбу на этой раскрашенной кукле? Ведьма!
– Брак с опереточной звездой не гарантирует семейной идиллии.
– Я добьюсь развода! – воскликнул Квинси, снова делая попытку придвинуться к Вере.
– Вы заставляете меня сожалеть о моем расположении к вам, – сказала Вера, вставая.
– Только не лишайте меня этого! Ваш отец надеется… я обещал ему…
– Вы смели обсуждать мои дела?
– Барон жадно расспрашивал о вашей жизни в Америке.
– Наши жизни разошлись. Он монархист, а я радикалка.
Раздался звонок. Появилась Кетлин. Она открыла дверь и вновь исчезла на кухне. Вошел господин Паппельмейстер: крупная фигура немца с львиной головой и гривой седых волос. Он серьезен и немногословен.
– Дом господина Квиксано? – спросил Паппельмейстер.
– Опоздали, Поппи! – гаркнул Квинси вошедшему, но тот вместо ответа поклонился Вере.
– Польщена новой встречей с вами, господин Паппельмейтер, – с почтением сказала Вера.
– Мне приятно.
– Господин Паппельмейстер, садитесь, будьте любезны, – пригласила Вера.
– Благодарю.
– Хотите чаю, господин Паппельмейстер? – продолжила Вера роль хозяйки.
– Поппи предпочитает пиво! – весело выкрикнул Квинси.
– Чаю. Спасибо.
– Пожалуйста! – услужливо ответила Вера, приготовляя чай.
– Сахар. Лимон. Четыре ломтика, если можно. Спасибо.
Вбежала озабоченная Кетлин и принялась что-то искать под столом, под креслами, по всей комнате.
– Что вы потеряли? – спросил Квинси.
– Нос!
– Простите, что? – переспросила Вера.
– Да говорю же, нос!
– Ах, вот он! – обрадовалась Кетлин, обнаружив пропажу под стулом Паппельмейстера.
– Зачем вам маскарадный нос? – поинтересовалась Вера.
– Сегодня наш праздник!
– Какой сегодня праздник? – недоуменно спросил Квинси.
– Наш еврейский карнавал! Пурим!
– Мисс Ревендаль! Неужто вы привели меня в дом к еврею? – возопил Квинси Девенпорт.
4. Вы уволены!
Юный Давид Квиксано, эмигрант из России, едва уцелевший в Кишиневском погроме, нашел убежище в Нью-Йорке. Давид – талантливый музыкант-самоучка, скрипач и композитор. Его дядя, Мендель Квиксано, тоже музыкант, приютил племянника и теперь жаждет дать ему основательное музыкальное образование.
Давид влюблен в Америку и полагает в ней гигантский котел, выплавляющий новую свободную расу из миллионов людей всех стран земли, которым трудная наука свободы милее сладкой привычки к колыбельным песням деспотии и нищеты.
Молодая русская аристократка Вера Ревендаль укрылась в Америке от царского гнева за некие революционные деяния. Беспокойная судьба свела Веру и Давида и, кажется, приготовила бурю с очистительной грозой.